Впрочем, в какой-то момент я почувствовал, что начинаю замерзать, и неохотно поплыл назад, ни на секунду не задумываясь о направлении. И правильно, через несколько минут я уже был на берегу и отчаянно мотал головой, пытаясь хоть немного просушить волосы. Потом я мужественно ежился на прохладном ночном ветру, не позволяя себе одеться: меня не прельщала перспектива спать в мокрой одежде под мокрым одеялом или вовсе без оного. К тому же идея превратить волшебный подарок Урга в полотенце показалась мне почти кощунственной.
Но потом, когда я все-таки высох и забрался под одеяло, почувствовал себя просто замечательно. Поразительно устроен человек: совсем недавно я был абсолютно уверен, что моя жизнь может считаться законченной, поскольку ничего хорошего мне уже не светит, а сегодня обнаружилось, что я могу быть счастливым и безмятежным – это я-то, бездомный бродяга, устроившийся на ночлег на пустынном морском берегу, беспомощный шарик «перекати-поля», случайно унесенный в чужой мир капризным ветром.
Да, вот именно.
Ветром.
Мой эксцентричный спутник вернулся затемно, как и обещал. Я проснулся прежде, чем он принялся меня будить: почувствовал его присутствие, тяжелое, как надгробный камень.
– Уже не спишь? – спросил Вурундшундба. – Вот и славно.
Он исследовал почти полный котел с едой и неодобрительно заметил:
– Так ничего и не сожрал! А шуму-то было – вспомнить страшно… Ладно уж, вставай, пора идти.
– Пошли, – вздохнул я.
Мне не хотелось покидать это место. Я подозревал, что мое счастливое настроение останется лежать на берегу, на том самом месте, где я спал, как остаются отпечатки наших следов на мокром песке: с собой не заберешь, как ни крути.
– Знаешь, а мне было очень хорошо здесь, – сказал я своему проводнику.
Мне хотелось поговорить с ним о вчерашнем вечере. Если уж не удалось сохранить это блаженное состояние, так хоть потрепаться – все лучше, чем ничего. Благо шли мы не так быстро, как раньше, и у меня вполне хватало дыхания, чтобы вести беседу.
Его молчание показалось мне вполне благожелательным, так что я осмелел и продолжил:
– До сих пор все эти разговоры о том, что ваш мир – самое распрекрасное место во Вселенной, казались мне некоторым преувеличением. Но ночью, когда я купался в море, я начал полагать, что так оно и есть.
– Ага, – насмешливо согласился Вурундшундба. – Конечно, тебе начало здесь нравиться. Все очень просто: вчера ты целый день талдычил одно из самых могущественных древних заклинаний, я чуть не рехнулся, тебя слушая. Не похоже, чтобы ты уже вернул себе свое драгоценное могущество, но жить тебе сразу стало полегче… Знаешь хоть, почему ты так страстно хочешь вернуться домой?
– Ничего себе! – я чуть не захлебнулся от избытка аргументов. Но сформулировать их было довольно трудно. – Я, я… черт! Там я – на своем месте, – наконец объяснил я. – И потом, там осталось очень много людей, которых я люблю…
– Вот-вот-вот, это уже теплее, – обрадовался он. – Только дело не в том, что ты их любишь. Это не самое главное. Гораздо важнее, что они тебя любят. А здесь, в мире Хомана, никому нет до тебя дела, разве не так?
– Ну почему же, – запротестовал я. – Бедняга Таонкрахт, наверное, ужасно расстроился, когда обнаружил, что я сделал ноги. И Мэсэн не очень-то хотел меня отпускать. И… – тут я запнулся, поскольку вдруг вспомнил, что настоящий джентльмен не должен предавать гласности имя своей дамы. Альвианта имела полное право рассчитывать на мою деликатность.
– Чего язык прикусил? – усмехнулся Вурундшундба. – Хочешь сказать, что еще нашлась какая-нибудь девчонка, которая без ума от твоих глаз? Тоже мне, тайна! Но все это не в счет. Никому из этих людей нет дела до тебя. Просто им было лестно находиться в обществе демона, за которого они тебя принимали, вот и все. Наверняка все они строили на твой счет какие-нибудь корыстные планы. И ты это сам прекрасно понимаешь. Поэтому так тоскуешь о месте, которое называешь «домом». Твой дом там, где тебя любят. Ты очень просто устроен.
– Как все люди, наверное, – растерянно согласился я.
– Это верно, – насмешливо подтвердил он. – «Как все люди». Проблема в том, что ты не можешь позволить себе роскошь быть «как все люди».
– Почему только я? На самом деле никто не может позволить себе роскошь быть «как все люди», – вздохнул я. – Тем не менее позволяют. Только этим и занимаются с утра до ночи…
– Ну-ну-ну, расфилософствовался. Все хорошо в свое время! Ты лучше давай, шевели ногами, а то плетемся мы с тобой, как на собственные похороны.
Это было, мягко говоря, некоторым преувеличением, но я послушно прибавил шагу.
* * *
Примерно через час мое усердие было вознаграждено. Нашим взорам открылась вполне живописная бухта, на зеленых волнах которой жизнерадостно подпрыгивало симпатичное парусное суденышко, смутно похожее на знакомые мне картинки в энциклопедиях для детей – не то ученическая копия скандинавского драккара, не то поморская лодья. С ярко-алого паруса на меня неодобрительно взирал канареечно-желтый лик неумело, но старательно нарисованного солнышка. У небесного светила имелись суровые раскосые глаза, малиновый румянец во всю щеку, нос-кнопка и лягушачий рот, оскалившийся в глупой, но недоброй улыбке.
Я понял, что мы пришли. Корабль со столь недвусмысленно разукрашенным парусом просто не мог принадлежать нормальным законопослушным гражданам – только пиратам.
– Не нравится? – Вурундшундба словно прочитал мои мысли. – Ничего, это еще цветочки. Посмотри-ка на небо.
Я послушно уставился на небо и чуть не рехнулся: из-за горизонта поспешно выползало не одно из симпатичных местных солнышек, к которым я уже успел привыкнуть, а точная копия рисунка на парусе: такая же круглая желтая рожа с алым румянцем и нехорошей ухмылкой.
– Что это? – взвыл я.
– Лабысло [58] , – усмехнулся Вурундшундба. – Страмослябы почему-то считают, что именно так и должно выглядеть солнце. А мы не поленились состряпать для них эту иллюзию. Каждое утро сие чудище вылезает из-за моря, а каждый вечер прячется в болото за Страмодубами, вон в той стороне, – он махнул рукой, указывая куда-то в глубь материка. – Неплохая шутка! Нас она забавляет, а этих олухов делает счастливыми. Иногда в их края забредают заплутавшие путники из земли Нао. Могу тебя заверить, на них это зрелище действует еще похлеще, чем на тебя.
– Что же за люди эти страмослябы, если они греются в лучах такого солнца? – возмутился я.
– Забавные люди, в этом ты сам убедишься. Сейчас я познакомлю тебя с капитаном. Ага, а он уже к нам идет. Легок на помине!