Поэтому Мэйнфорд просто перескажет, как сумеет.
Он и говорил.
А Джонни слушал. Ковырял яичницу, которую подали прямо на чугунной сковороде. Та, судя по виду, была ровесницей «Рыбки», заросла снаружи угольной коркой, пропиталась запахом жира и острой приправы, которую местный повар сам делал, а из чего – лучше не спрашивать.
– Значит… значит, она меня не любила. – Джонни ел, вряд ли понимая, что делает. И пил. И не пьянел, и это не было хорошо. – Ну да… вам, наверное, смешно.
– Нет.
– Хорошо… я… б-боюсь быть смешным. А тут… она меня не любила, – теперь это было не вопросом, а утверждением. – Она… она п-правда сама ко мне… я бы никогда… она такая красивая… и состоятельная… я только-только в Управление п-пришел. Случайно п-познакомились. Мне казалось, что случайно… она свой платок забыла… такой…
Джонни нарисовал в воздухе что-то квадратное.
– Шелковый… и я д-догнал. Вернул… и н-не знаю, как решился п-пригласить. Она согласилась… мы начали встречаться. А выходит, что ей м-меня… п-просто м-меня…
– Отдали, – подсказал Мэйнфорд.
В голове слегка гудело.
– Д-да… отдали… н-но не п-пойму, зачем?
Этого Мэйнфорд и сам не понимал. Разве что… Джонни был своим в Управлении и доступ имел ко всем делам, что архивным, что нынешним. Но… слишком сложная интрига. Да и переписывала Синтия отнюдь не полицейские заключения, а опыты Джонни.
– Д-да… – Джонни сам налил себе и выпил, уже не морщась. – Это имеет смысл, если кто-то п-пытается п-повторить работу. Но все раскладки не п-полны… я лишь заметки делал. Они, конечно, интересны, н-но…
– Не настолько.
– Д-да… и если ему нужна моя работа, то п-почему Синтия настаивала, чтобы я ее б-бросил? В этом нет логики.
– Нет.
Второй чайник пошел легче. И в голове наступила если не определенная ясность, то во всяком случае покой.
– Я п-про д-другое хотел п-поговорить. – Чем больше Джонни выпивал, тем сильнее заикался, но при том речь его оставалась ясной. – Т-те б-бумаги, которые ты дал… их уб-били.
– Кого?
Мэйнфорду пришлось сделать усилие, сосредоточиться, чтобы вспомнить, какие именно бумаги он давал Джонни.
– Т-тех д-девушек… которые аборт сделали. Они не сами. Их уб-били… я так д-думаю… п-понимаешь. – Джонни ткнул вилкой в сковороду. – Все дело в п-препаратах! Смотри, п-пыльца… ф-фельмонал и гетбутилан. Н-не сочетаемо! – это Джонни сказал громко и еще кулаком по столу бахнул, верно, для особой выразительности. – Д-допустим, п-пыльца использовалась вместо морфина. М-морфин снял бы боль… аб-борт – б-болезненная п-процедура.
В «Веселой рыбке» не принято было слушать чужие разговоры, да и бар был пустым, или казался таковым, но Мэйнфорд все одно поднял завесу молчания.
– Но ф-фельмонал… ф-фельмонал… – Джонни повторил название препарата с явным удовлетворением, радуясь, что язык еще ему подчиняется. – Ф-фельмонал разжижает кровь… гетбутилан – расширяет сосуды… их н-назначают при п-проблемах с сердцем.
Вилка выпала из пальцев дока и исчезла под столом. Джонни попытался было наклониться, но покачнулся и едва не упал.
– Ой, – сказал он. – Г-голова к-кружится… я н-напился, да?
– Да, – охотно подтвердил Мэйнфорд. – Но не отвлекайся. Чего там…
– Гетбутилан… ага… пыльца тоже на сердце действует… оно биться чаще начинает… тук-тук… – Джонни постучал по столу. И снова, но чаще. – Тук-тук-тук… тук-тук-тук… кровь идет-идет… и выходит… п-при аб-борте на поздних сроках всегда существует риск не справиться с кровотечением. П-потому дают другие п-препараты, которые нап-против к-кровь делают густой. А тут… п-представь… у нее и так к-кровотечение… кровь не с-сворачивается… с-сосуды расширены… и с-сердце тук-тук-тук…
Мэйнфорд отнял чашку с виски.
– Погоди, то есть… эту дребедень не могли назначить случайно?
– С-случайно? – Джонни посмотрел на него с явной обидой. – Н-нет! Т-ты что… это же очевидно! Эт-то не ошибка… он хотел, чтобы они… чтобы не очнулись… и выглядело все, б-будто случайная смерть… т-только не п-понятно, п-почему никто не заметил.
Потому что никто не смотрел.
Очевидно же.
Девица подгулявшая. Нежелательная беременность. Подпольный аборт. И смерть.
Случается.
Случается даже чаще, чем хотелось бы того. И потому дорогой братец ратует за легализацию абортов, как единственный способ… чего-то там, Мэйнфорд читал предвыборные речи. И как-то даже дебаты слушал. Зачем тратил время на дебаты?
А хрен его знает.
Главное, что нет ничего криминального в такой смерти. Иногда удавалось состряпать дело. Сажали, да… коновалов, которые возомнили себя целителями и утратили чувство меры. Старух-травниц, промышлявших древним способом и в том не видевших беды.
Не на них же грех.
Однажды целый подпольный абортарий накрыли, вполне приличное заведение…
Мэйнфорд потряс головой, пытаясь избавиться от алкогольного дурмана. Нет смысла. Снова нет смысла. Кто бы ни промышлял абортами, в его интересах было сохранить жизнь пациентке.
Труп – это всегда проблемы.
А тут… почему?
Потому что он, Мэйни, тоже нажрался, вот и не сообразит, в чем дело… вертится же что-то такое, этакое… вертится-крутится… как пол «Веселой рыбки». К слову, почему рыбка-то?
Мэйнфорд каждый раз собирался спросить, но забывал.
Да ну на хрен…
…нет, он подумает о бумагах.
…и о тех девушках, которых убили… зачем? Ответ на поверхности, просто Мэйнфорд слишком надрался, чтобы его увидеть. И Джонни надрался тоже, но ему нужно, чтобы глупостей не натворил. Молод. Наивен. Верит, что мир справедлив, а значит, с хорошими людьми в нем ничего дурного произойти не может. И Мэйнфорд когда-то верил.
Ложь.
Все ложь.
Истина, она не в вине, а на дне бочки с самогоном. Как осилишь, так и откроется.
– Шеф, такси вызвать? – Местный бармен, на редкость удобный своей молчаливостью, умел чувствовать потребности клиентов.
Мэйнфорд посмотрел на Джонни.
Надо же, сморило дока.
Прямо за столиком и сморило, лег, руки вытянул, вцепился пальцами в сковороду, будто отнять ее, болезную, кто-то пытается. И сопит себе. Рот приоткрыт. Слюни пузырятся.
Диво, до чего хорош.
– А…
– Скажите, куда. Доставим в лучшем виде.
Это хорошо… это правильно… и надо бы Кохэну позвонить, чтобы приглядел за доком, а то ж мальчишка… протрезвеет раньше времени, полезет выяснять, кто ж его невестушку… а и вправду, кто?