– Думаю, даты и число поездов, прошедших по станции. Ты выгляни в окно: станция как на ладони.
– Похоже на то. Завезем труп в морг – и за «Стрекозой».
– Если ее упустим, намылят нам шею обоим.
Завезли труп в морг городской больницы. Где Военторг, солдаты знали. Но сейчас уже ночь. Как найти продавщицу? Поспрашивали около магазина у местных жителей. Город невелик, да и городом стал чуть более ста лет, хотя первые упоминания о нем появились еще в семнадцатом веке. Нехорошо вышло, приходилось стучать в дома, будить жителей. Одна тетка крикнула из окна:
– Совсем стыд потеряли, а еще военные! До утра не дотерпите? Через три дома Любка живет, вертихвостка!
Пошли в указанную сторону. Особист автоматчикам приказал:
– Дом окружить. Будет оказывать сопротивление – стрелять только по ногам. Убьете случайно, сам башку оторву.
Калитка не закрыта, вошли во двор, стараясь ступать тихо. Федор в окно постучал. Через секунду в окне показалась женщина.
– Ну, чего вам?
– Любочка, душа горит!
– Надоели, до утра не помрете!
– Люба, двойную цену платим. И закусь!
– Ладно, ждите. Оденусь и ключи возьму.
Федор прикинулся жаждущим выпить. Особист встал за дверь. Через пять минут щелкнула щеколда, дверь распахнулась, и особист с размаху ударил кулаком продавщицу в лицо. Женщина без чувств рухнула на пол.
– Ты сдурел, капитан? Слесаря часовой ухлопал, а ты этой мозги вышиб. Полегче нельзя?
Продавщица дышала, но была без сознания. Федор зол на Светлова был. Любу допросить надо, а она в отключке. Ну, дуболом!
– Нельзя женщину бить как мужика!
– Да я вроде не сильно вдарил.
– Вот и жди, пока очухается!
– В машину ее. В камере водичкой обольем, очнется. Бабы – они живучие.
Автоматчики понесли продавщицу в машину.
– Идем в дом, осмотреть надо.
Только вошли, Федор фонарь вытащил. Из комнаты на кухню выскочила бабка в ночной рубашке, закричала.
– Грабеж! Убивают! Помогите!
– Тихо! Мы из НКВД!
Крик оборвался. Уж больно организация серьезная.
– Где комната жилички?
– Вот тут.
– Лампу какую-нибудь зажгите.
Старуха зажгла керосиновую лампу. Оба офицера начали осмотр. Обнаружили припрятанную пачку денег. Хм, а в шифрограмме агент «Стрекоза» денег просит на подкуп. А в пачке денег не меньше. Наверное, наворовала в магазине. Получить по запросу она еще не успела бы, радиограмма свежая. Во все тяжкие Любка пустилась. Война – она все спишет. А еще записную книжку обнаружили. Федор открыл, полистал. Есть записи интересные.
«Капитан Савельев. Не дурак выпить, за женщинами поволочиться. Много болтает. Майор Кошевой, тыловик, склады боепитания. Дышит ко мне неровно».
Ага, записывала, кого на чем завербовать можно. Хороший материал для особиста.
Федор записную книжку в командирскую сумку убрал. Завтра днем, если позволит время, надо будет изучить и передать Светлову. Вместе с политруками и комиссарами сможет поработать над морально неустойчивыми военнослужащими. Судя по записям, рядовые Любку не интересовали. Знают мало, денег нет, зачем на них тратить время?
Подъехали к зданию, которое занимал особый отдел, иначе – военная контрразведка.
Автоматчики перенесли продавщицу в камеру. Люба до сих пор была без сознания.
– Вылейте на нее пару ведер воды, да похолоднее.
Пока солдаты за водой ходили, Федор поднялся в занимаемую комнату. Дубовик сидел за пеленгатором, крутил верньеры. На голове наушники, лицо сосредоточенное.
– Как успехи? – поинтересовался Федор.
Дубовик снял наушники.
– А никак! Не выходит передатчик в эфир. Кстати, немцы проявляют повышенную активность. В эфире полно радиостанций, почти на всех частотах.
– Ты прости, Василий, я не специалист. О чем это говорит?
– Так обычно перед наступлением бывает.
– На каком участке?
– Черт его знает. Может, и на юге. Радиостанции средневолновые, достают далеко. Я пытался определить. Сигналы с юга идут. Но второй пеленг нужен, а лучше – три, для точности. Но, судя по мощности сигнала, радиостанции далеко. Тысяча километров, восемьсот, кто знает?
– Ладно, меня они не интересуют, если это не наш «пианист» [1] .
– Как только появится нечто интересное, я сразу сообщу.
– Будет возможность, подменю. «Стрекозу» взяли.
– Это которая в шифрограмме фигурировала?
– Ага, ее.
– Там еще второй агент был – «Кирпич».
– На станции часовой его грохнул. Из винтовки прямо в затылок. Наповал.
– Плохо.
Федор побежал на первый этаж.
Солдатики уже вылили на голову женщины воду. Сейчас она лежала в луже воды. Но водная процедура дала эффект. Люба медленно открыла глаза, глубоко вздохнула. Федор беспокоился – помнит ли что-нибудь. Такой удар в голову с потерей сознания говорил только о сотрясении головного мозга в лучшем случае или контузии. Пострадавший на время может потерять память. Как ее после этого допрашивать? Кроме того, черепно-мозговая травма впоследствии приводит к головным болям, скачкам давления, изменениям психики. Но эти последствия Федора не интересовали. Если вина подтвердится уликами, вещественными доказательствами, будет скорый суд военного трибунала и расстрел. В военное время действовали быстро и жестко.
В его время некоторыми видами спорта, например боксом, заниматься запрещалось. Подготовка летчика стоит государству миллионы, а один хук в голову будет стоить карьеры. То же со смешанными единоборствами.
Вот ОМОН занимался, но у них головы крепкие и мозгов меньше, чем у летчиков.
Люба обвела глазами камеру, солдат, офицеров. Взгляд стал принимать осмысленное выражение, потом в глазах появился страх. Осознала, что попала в кутузку. Опершись на руки, села на полу.
– Голова кружится и тошнит.
– Пройдет, – жестко сказал Светлов. – Ты в особом отделе. Знаешь, что это такое?
– Знаю.
– На вопросы отвечать будешь? Или применить силу?
И в мирное, довоенное время, и во время войны пытки применялись по разрешению сверху.
Сталин проповедовал доктрину: если враг не сдается, его уничтожают. А если можно убить, почему нельзя пытать? К тому же признание вины подозреваемым ставилось во главу угла. Сознался, пусть под пытками, – значит, виновен. Но пытки выдержать и не сломаться могли не все. Если вражеские агенты, особенно из кадровых, немцев, еще упорствовали, то завербованные из пленных ломались сразу. Фанатики немецкие встречались в сорок первом и сорок втором годах. Потом веры в гений фюрера поубавилось, больше после побед Красной Армии под Москвой, Сталинградом и Курском. После Курской битвы немцы уже не могли предпринимать крупных наступательных действий, не хватало сил.