В этот момент таксист – кажется, индиец – услужливо подсказал:
– По-моему, есть такое выражение.
Я посмотрела в зеркало заднего вида.
– Какое выражение?
– «Поговорить с мужчиной насчет собаки». Это американское выражение. Поговорка. «Поговорить с мужчиной насчет собаки» значит «кое-куда сходить».
Я не знала. Похоже, я вообще ничего не знаю.
Я для того и работаю в Нью-Йорк-колледже – чтобы получить образование.
Ну что ж, образование я уже получаю и это при том, что учиться еще не начала.
Ты волшебник,
Ты волшебник для меня,
Ты меня околдовал, волшебник.
Ты волшебник,
И заметили друзья,
Что меня околдовал волшебник.
«Волшебство». Исполняет Хизер Уэллс. Слова и музыка Дити/Райдер. Из альбома «Волшебство». «Картрайт рекордс»
После того как мы с Купером ушли с бала, Рейчел Уолкотт наградили премией Пэнси за образцовую работу на благо колледжа.
На следующее утро Рейчел с гордостью показала мне маленькую булавку с головкой в форме цветка анютиных глазок. Она носила ее на лацкане черного льняного пиджака, словно медаль за доблесть. Наверное, для нее это в какой-то степени так и было. Все-таки ей пришлось за один семестр пережить больше трагедий, чем большинству администраторов выпадает за всю их карьеру.
Я никогда в жизни ничего не выигрывала. Да, я получила контракт со студией звукозаписи, но это все. Конечно, что за песни типа «Сахарной лихорадки» обычно не дают премии Грэмми, но ведь я даже не завоевывала приз зрительских симпатий. Даже симпатий читателей журнала «Тин пипл». А ведь я была настоящей королевой тинейджеров.
Но я старалась не показать Рейчел, что завидую ее награде. Да я и не очень завидовала. Немножко.
Между прочим, никто иной, как я перетаскивала все коробки из подвала. Коробки, в которые мы упаковали вещи Роберты и Элизабет. И упаковывала их тоже я. И на почту их тоже я таскала. И отправляла. По-моему, за все это мне могли бы дать хоть что-нибудь. Пусть не анютины глазки, но хотя бы какой-нибудь одуванчик.
Но ничего, когда я докажу, что обе девушки погибли не в результате несчастных случаев и найду их убийцу, меня, возможно, наградят ключами от города или еще чем-нибудь. Серьезно! И мэр лично вручит мне награду. И эту церемонию будут показывать по телевизору на канале «Нью-Йорк один», Купер посмотрит ее и поймет, что хотя я не профессор истории искусств и не ношу нулевой размер, я все равно ужасно умная и симпатичная. И он пригласит меня на свидание, и мы поженимся, и у нас будут дети: Джек, Эмили и Шарлотта Уэллс-Картрайт.
Ну может девушка помечтать?
Я, правда, рада за Рейчел. Я ее поздравила. И вот я пью кофе, а она рассказывает, как ее награждали в присутствии коллег. Она рассказала, как ее обнял доктор Джессап, и как президент Эллингтон лично поблагодарил ее за службу и сказал, что она сделала больше, чем требовали ее служебные обязанности. Рейчел возбужденно тараторила, что она – первый администратор в истории Нью-Йорк-колледжа, который получил семь номинаций, проработав в колледже всего четыре месяца. Говорила, как рада, что пошла работать в сферу высшего образования, а не в бизнес, как многие ее знакомые по Йельскому университету.
– Хизер, правда, здорово, что ты можешь как-то влиять на жизни людей?
– Угу, – сказала я, – конечно.
Хотя я уверена, те, на чьи жизни она повлияла больше всего, то есть работающие студенты, предпочли бы, чтобы вернулась Джастин.
Пока Рейчел выпускала пар, я подошла к телефону и занялась делами.
Сначала я позвонила Эмбер. Услышав ее сонный голос, я тихо повесила трубку: Эмбер все еще жива, против этого пункта можно поставить галочку.
Потом я позвонила в больницу Святого Винсента и справилась о здоровье Джордана. Мне сказали, что он поправляется, но его все равно оставят под наблюдением врачей еще на одну ночь. Я подумала, что должна с ним поговорить – все-таки, это из-за меня он пострадал и оказался в больнице.
Но когда звонок перевели на его палату, ответил женский голос. Таня. Не хотелось с утра пораньше разбираться с невестами, поэтому я просто повесила трубку. Но я все-таки позвонила флористу и заказала с доставкой в больницу Святого Винсента полдюжины воздушных шаров и попросила приложить к ним очень личное послание: «Джордан, поправляйся скорее. Хизер». Возможно, мои шары затеряются среди других подарков, которыми Джордана наверняка засыпали поклонники (между прочим, они установили круглосуточное дежурство у больницы Святого Винсента). Но дело не в этом, главное – я попыталась что-то сделать.
Думая о Джордане и его разбитой голове, я вспомнила Кристофера Эллингтона. Настоящий детектив на моем месте обязательно продолжил бы расследование и попытался извлечь максимум информации из вчерашнего разговора. Поэтому я решила предпринять еще одну попытку. Сказав Рейчел, что иду в туалет, я пошла к лифту и поднялась на двадцатый этаж.
Вообще-то на двадцатый этаж не положено подниматься никому, кроме Эллингтонов и их гостей, поэтому ковер в холле перед лифтом – это большой датчик движения, который срабатывает, когда на него кто-нибудь наступит. И сразу же включается видеокамера, передающая изображение на монитор, установленный в вестибюле на столе охранника. Но сегодня дежурит Пит, поэтому я не особенно волновалась, что мне дадут по шапке. Мы часто ловим на двадцатом этаже первокурсников – обычно они поднимаются на этаж в поисках бассейна. Бассейн, который никто не может найти, действительно когда-то существовал в Фишер-холле, но находился не в пентхаусе, а в подвале. Посылать ничего не подозревающих первокурсников на двадцатый этаж, где обязательно сработает сигнализация, и им попадет за вторжение в апартаменты президента, – любимая шутка старшекурсников.
Я нагло наступила на ковер и подняла руку, чтобы позвонить в дверь апартаментов Эллингтонов. Из-за двери доносились странные свистящие звуки, я догадалась, что это птички миссис Эллингтон – какаду, из-за которых она вечно волнуется, когда выпьет лишнего. Я нажала кнопку звонка, и свист перешел в безумный визг. Я даже испугалась, честное слово, на секунду даже забыла, что я – детектив-писательница-врач-дизайнер ювелирных изделий. Осталась только одна мысль: бежать обратно к лифту.
Но я не успела дать деру: открылась дверь, и на меня, моргая, уставилась покрасневшими глазами миссис Эллингтон в зеленом велюровом халате.
– Ну? – спросила она крайне недружелюбно. И это было странно, если вспомнить, что всего недели две назад я держала ее за руку, когда ее рвало в цветочную кадку. Позади миссис Эллингтон виднелась высокая, футов шесть, проволочная клетка, в которой верещали две большие белые птицы.
– Привет, – сказала я бодро. – Кристофер дома?