«Ну вот, — подумала Кэролайн. — Дальше уже некуда. Теперь нам точно придется расторгнуть помолвку!»
Она прикинула, не стоит ли заявить об этом прямо сейчас, не сходя с места. Созвать сюда свидетелей, чтобы захватить любовников в момент их объятий (хотя на самом деле эта поза должна называться по-другому), и устроить скандал.
Но в ту же секунду ей стало ясно, что она не перенесет того, что неизбежно последует за этим скандалом: сплошные объяснения и извинения. Херст наверняка начнет каяться и уверять, что на самом деле он любит только ее. Жаклин закатит истерику — если она вообще способна пролить хоть одну слезу, в чем Кэролайн сильно сомневалась.
Одним словом, сейчас ей оставалось только покинуть гостиную так же незаметно, как она в ней появилась. Молясь о том, чтобы Херст с Жаклин были достаточно заняты друг другом и не обратили внимания на щелканье задвижки, она старательно притворила за собой дверь и только после этого наконец с облегчением перевела дух.
А заодно начала думать над тем, что же ей теперь делать.
В коридоре было совсем темно. Это черное гулкое пространство весьма отличалось от остальных помещений в городском особняке леди Эшфорт. Достойная старушка пригласила сегодня не меньше сотни гостей, которых обслуживало столько же слуг. Но вряд ли кто-то из этой толпы мог заинтересоваться холодным пустым коридором на втором этаже, поскольку шампанское и закуски подавали внизу.
Он не заинтересовал никого, кроме затосковавшей в одиночестве невесты, брошенной своим женихом.
Испытывая странную слабость в коленках, Кэролайн поспешила сесть на узкую лестницу для слуг — как раз напротив той двери, что с такой осторожностью притворила всего минуту назад. Нет, она вовсе не боялась, что потеряет сознание. Просто ей стало тошно. Нужно было немного передохнуть и прийти в себя, прежде чем спускаться вниз. Кэролайн оперлась локтями на колени, спрятала подбородок в ладони и рассеянно уставилась сквозь балясины перил на злополучную дверь, размышляя над тем, как ей быть дальше.
По всему выходило, что любая нормальная девица на ее месте первым делом должна была бы сотрясаться от рыданий. Как-никак она только что застала своего суженого в руках — ну, если уж быть точной, то скорее в ногах — другой женщины. И теперь, согласно все тем же душещипательным романам, ее святой обязанностью было рвать и метать и обливаться горючими слезами.
И она, право же, была не прочь немного порвать и пометать, а заодно и пустить слезу. Честное слово, ей этого хотелось. Кэролайн сосредоточилась и постаралась заплакать. Но не смогла выдавить из себя ни единой слезинки.
«Все это означает, — рассуждала она про себя, — что я разозлилась не на шутку. Да, так оно и есть. Я просто лопаюсь от гнева. Я даже рыдать не могу от злобы. Пожалуй, мне не помешает раздобыть пистолет и пристрелить леди Жаклин на месте! Всадить пулю прямо в ее черное сердце! Да, именно так я и обязана поступить!»
Но от одной этой мысли ей стало так плохо, что Кэролайн порадовалась своей предусмотрительности. Хорошо, что она заранее потрудилась сесть. Она на дух не выносила оружие и уж тем более представить себе не могла, что сможет в кого-то выстрелить. Пусть даже жертвой выстрела станет леди Жаклин, определенно заслужившая пулю в сердце!
«Вдобавок, — продолжала она рассуждать, — даже если бы я и смогла выстрелить — что вообще для меня немыслимо, — я бы не стала этого делать. Чего бы я этим добилась? Меня бы сразу арестовали! А после этого непременно отправили бы в тюрьму».
У Кэролайн не было ни малейшего желания сидеть в тюрьме, описанной ее подругой Эмми во всех тошнотворных подробностях. И еще меньше ей хотелось бы в кого-то стрелять.
«Предположим, — грустно подумала она, — меня признают виновной. И повесят. А за что? За то, что я пристрелила леди Жаклин?» Но не слишком ли большой будет жертва? Ведь против леди Жаклин как таковой Кэролайн ничего не имела. Когда они встречались в свете, леди Жаклин вела себя с Кэролайн вполне учтиво и вежливо.
И Кэролайн пришла к выводу, что если уж она непременно должна кого-то пристрелить — хотя, конечно, никакой необходимости в этом и нет, — так в первую очередь Херста. Ведь это именно он всего час назад нашептывал на ушко Кэролайн, что ждет не дождется их первой брачной ночи, до которой оставался ровно месяц.
Вероятно, снедавшее его нетерпение возросло до такой степени, что вынудило отыскать подходящую партнершу для генеральной репетиции этого восхитительного спектакля.
«Лживый ублюдок! — Кэролайн старательно напрягла память, вспоминая самые грязные ругательства, подслушанные под дверью ее младшего брата Томаса. Они с приятелями только и делали, что награждали друг друга этими жуткими прозвищами. — Да, вот именно! Сукин сын!»
И вдруг ей как-то сразу расхотелось ругаться, и она испытала сильное раскаяние. Потому что ни на минуту не забывала, сколь многим обязана Херсту. И не только за то, что он сделал для Томми, главное заключалось в том, что из всех девушек в Лондоне он выбрал именно ее. Ведь именно она стала его невестой, и именно ей достались эти чудесные, волнующие поцелуи, которыми украдкой награждал ее Херст.
По крайней мере она считала так до недавнего времени. Потому что сейчас увидела собственными глазами, что его поцелуи доставались не только ей одной. И что кроме тех робких поцелуев, которыми он награждал ее, существовали еще и другие, те самые, которыми он с большим удовольствием обменивался с леди Жаклин.
Проклятие! Что же все-таки теперь делать?
Самым правильным и логичным поступком было бы немедленное расторжение помолвки — со стороны Херста, естественно. Но до сих пор маркиз вел себя безукоризненно — разумеется, если не считать сегодняшнего вечера. Нечего было и мечтать о том, что Херст возьмет на себя столь обременительные хлопоты: ведь разрыв помолвки — это скандал! «Дорогая! — Кэролайн представила себе его речь. — Мне очень жаль, но ты должна понять. Так получилось, что я встретил девушку, которая нравится мне гораздо больше, чем ты…»
Нет, не так! Маркиз Уинчилси никогда не позволит себе говорить так грубо и прямолинейно! Скорее он облечет свое признание в более обтекаемую форму, например: «Кэролайн, милая моя, умоляю, не требуй от меня объяснений, но я не могу с чистым сердцем и открытой душой вести тебя к алтарю. Ты ведь поймешь меня, не так ли, дорогая?»
И Кэролайн вежливо ответит, что да, она все понимает. Потому что для него она навсегда останется всего лишь подругой. Тогда как леди Жаклин Селдон была настоящей роковой красавицей, она пела и играла на арфе так, что мужчины просто млели от восторга. Любой джентльмен мог бы мечтать о такой жене — конечно, если не забывать о том, что у нее совсем нет денег. Об этом знали все. Селдоны — отцом леди Жаклин был четырнадцатый герцог Селдон — были старинным и уважаемым семейством, хотя давно просадили весь капитал, чтобы поддерживать блеск былой славы. На данный момент в их владении оставалось лишь несколько особняков да одна или две разоренные усадьбы где-то в предместье.