– Вот вы говорите, что убили Извольскую, но ваша девушка, Оля, утверждает, что в момент убийства вы были вместе.

– Врет она все. Выгораживает меня, – пробормотал Бутурлин, отвернувшись к окну.

– А я вам вот что скажу. Это Юраков, судя по всему, убил Извольскую! Учитывая его прошлое, характер, то, из какой он семьи, а также принадлежащий ему и весьма запоминающийся свитер… с этими дурацкими оленями… Словом, я не знаю, что между вами произошло и по какой причине вы взяли на себя его вину, но вся эта история уже в прошлом… понимаете?

– Нет, не понимаю.

– Юракова уже нет в живых, а вы продолжаете покрывать его.

– Как это – нет в живых?! А что с ним?

– Его убили. Возможно, это сделали вы, поскольку убийство было совершено как раз в тот день, когда вы явились ко мне с повинной. Вы могли убить его буквально за полчаса до нашей встречи. Или же его убил кто-то другой. В любом случае, он погиб, а это означает, что вы можете снять с себя все обязательства.

– Я не верю вам!

Зимин достал из папки пачку крупных цветных фотографий – и с места убийства Юракова, и из морга. Бутурлин молча рассматривал снимки. Он словно окаменел, сидел бледный, дрожащий. И вдруг мешком рухнул со стула – потерял сознание.

– Дежурный, сюда, быстрее!

19

«Все понимаю, но не могу с собой ничего поделать – я ее ненавижу, ненавижу! И если бы мне представилась возможность, убила бы ее не раздумывая. Какой-нибудь, к примеру, несчастный случай, или на воде. Утопила бы! Хорошо, что мои мысли никто не может прочесть, иначе бы все знали, как сильно можно ненавидеть человека и желать ему смерти. Вот. На воде! Она не умеет плавать. И если бы мы всей компанией отправились куда-нибудь на речку, я обязательно сделала бы так, чтобы Лидка напилась (тем более что ее в последнее время и просить об этом не надо, пьет как лошадь) и полезла в воду. И ее бы не стало. Я бы помогла ей пойти на дно. Легко… Достаточно одного движения! Поймала бы ее за руку, поднырнув под нее, и потянула вниз.

Или столкнула бы ее откуда-нибудь сверху. В газетах написали бы, что она выпала из окна. Представляю, какая поднялась бы шумиха!

Мне бы радоваться, что Ратманов сейчас со мной, что мы везде появляемся вместе, и в некоторых газетах пишут даже, что у нас с ним все серьезно. Но мне почему-то грустно от того, что он в любую минуту может вернуться к ней, к Извольской. Она красива! Вот то, в чем трудно признаться даже самой себе. Она настолько красива, что ей как бы прощается все, причем заранее. Во что бы она ни оделась, как бы ни накрасилась, все мужчины смотрят только на нее. Думаю, что и Ратманов, наигравшись со мной вдоволь, как с куклой, рано или поздно вернется к ней. Они словно созданы друг для друга. Иногда мне хочется ей сказать: Лида, не пей, подожди, пока этот кобель перебесится и вернется к тебе. А наше с ним счастье – это как наслаждение во время утоления жажды… напился, поставил стакан в сторону и забыл о нем. И я понимаю, что такой мужчина, как Андрей, вообще не создан для одной женщины. Даже если допустить невероятную мысль – что он женится на ком-нибудь из нас двоих, – все равно никогда он не превратится в семьянина, будет гулять от жены налево и направо. Жена будет ждать его подолгу, разогревать ужин, а он придет под утро, пьяный весь, в помаде, и от него будет пахнуть другой женщиной. А что мне-то нужно от него? Разве я не знаю, что рано или поздно он меня бросит?

И все равно мысль, что он бросил Лидку – греет. Мне приятно осознавать, что он променял эту красотку на меня. Ей больно, а мне – приятно! Это нехорошо, я понимаю, но – все равно. А ведь когда-то мы с Лидкой были подругами, доверяли друг другу. И как-то сразу нам обеим повезло, нас начали снимать. Получается, что мы с ней отдалились друг от друга из-за мужика. По-моему это пошло. Зато – это чистая правда.

Хочу ли я, чтобы она исчезла? Да. Хочу! Конечно, было бы куда лучше, если бы она, к примеру, вышла замуж и уехала куда-нибудь очень далеко, с глаз моих долой, чтобы не раздражала меня, своей красотой. Но, пока Ратманов жив, она будет за него бороться, будет преследовать нас, таскаться за нами повсюду, давая пищу для журналистов. Зачем она это делает?

Она пьет кофе по утрам перед приходом гримерши. Выпила кофе – и умерла. Тихо так ушла, и о ней уже через неделю забудут. И Ратманов тоже забудет.

Или же несчастный случай на съемке.

Но лучше всего, скандальнее – это несчастный случай, связанный с ее пьянкой. Выпила, оступилась, ударилась головой – и все!

Господи, прости…»

Зимин два раза перечитал это послание. Письмо было доставлено рано утром на его имя. Имелась и сопроводительная записка к этим, явно подлинным, вырванным из тетради дневниковым записям Арнаутовой. Арнаутовой ли? Надо срочно провести почерковедческую экспертизу. Сопроводительное письмо было написано с ошибками, короткое и лаконичное: Извольскую убила Арнаутова, всем об этом известно, кроме прокуратуры; а вот дневниковые записи – подлинные, копии отправлены ее адвокату, пусть поймет, что лучше отказаться от ее защиты, потому что дело все равно будет проиграно.

А что? Может, все так и было? Вышли вчетвером из ресторана. Пусть даже на них кто-то там и напал, ограбил, но потом, когда бандит скрылся, а приятели сбежали, Арнаутова могла легко воспользоваться ситуацией, схватить пьяную Извольскую (у обеих в крови было довольно высокое процентное содержание алкоголя) и шарахнуть ее головой о стену.

Арнаутова утверждает следующее: она видела, как Извольская, живая и относительно здоровая, вернулась в ресторан за косметичкой. Вернулась? Но косметичку-то нашла официантка – об этом подробно рассказала ему Рита! Значит, можно допустить версию, что Арнаутова не лжет, Извольская действительно вернулась, но по каким-то причинам косметичку не нашла, или же, что тоже вполне возможно, она зашла в ресторан, только забыла, зачем она туда вернулась. Пьяная же была! Может, ее кто отвлек, вызвал на улицу и там убил?

Но дневник… Надо бы еще раз встретиться с ней, а заодно и попросить ее принести свою записную книжку или какие-нибудь записи. Экспертиза – это еще несколько дней.

Он позвонил Арнаутовой и попросил ее приехать. По тону ее голоса Зимин понял, что потревожил ее, сонную, успевшую отвыкнуть от камеры и того унизительного положения, в котором она недавно пребывала. Она сказала убитым голосом, что приедет часа через два.

Зимин набрал номер Смирнова.

– Паша, это я. Ты письмо получил?

– Не хотел тебе говорить, но – получил. Знаю, что и тебе такое же пришло. Какая-то мерзавка хочет повесить это убийство на мою подзащитную!

– Но записи-то компрометирующие, согласись?

– Соглашусь, но только в рамках личной беседы, – сказал Павел.

– Понимаю.

– Ты вызвал ее к себе? Будешь проводить почерковедческую экспертизу?

– Придется, – ответил Зимин.