– Что я могу сказать? Это письмецо написано явно женщиной, причем неграмотной. И мало того что она насажала здесь кучу ошибок, так еще и это дурацкое слово – «дескать». И не лень ей было это писать? Может, ей казалось, что это придаст записке более глубокий смысл? Или это словечко настолько прочно вошло в ее лексикон, что она произносит его, как дышит, а теперь – и пишет?
– А я все думаю о Бутурлине… Он же сознание потерял, увидев снимки, на которых Юраков – мертвый. Надо же, какой чувствительный молодой человек, – произнес с набитым ртом Зимин. – Послушайте, Рита, рискну вызвать в вашем молчаливом муже ревность, но я просто не могу оторваться от вашего пирога.
– Ты поосторожнее, – улыбнулся Павел, подмигивая Зимину. – Марк хоть молчит и делает вид, что он ничего не замечает, но на самом деле он ужасно ревнивый муж… просто собственник какой-то! И просто удивительно, что он до сих пор никак не проявил себя.
– Я вот что думаю, – неожиданно произнес Марк, и Рита бросила на него тревожный взгляд. – Если ваш студент Бутурлин потерял сознание, значит, эти снимки произвели на него сильнейшее впечатление. Возможно, смерть Юракова сделала бессмысленным его поступок. Он по неизвестной нам причине взял вину Юракова на себя, а когда узнал, что того убили, понял: зря он все это затеял, совершил ошибку и неизвестно теперь, выкарабкается он или нет. Я лично таким образом объяснил бы его обморок.
– Думаешь, Юраков ему угрожал? – спросил Смирнов.
– А почему бы и нет? Хотя, с другой стороны, он и сам, судя по хронологии событий, мог сначала убить Юракова, а потом прийти в прокуратуру. Но тогда получается, что Извольскую убил не Юраков и весь этот маскарад с переодеванием в чужой свитер и явка с повинной были направлены на то, чтобы обеспечить себе алиби в связи с убийством уже Юракова – мол, я в момент убийства Юракова был в прокуратуре. Когда он к тебе пришел?
– Вечером. Довольно поздно. Я уже уходить собирался.
– Но послушайте, – перебила Рита, удивленная отсутствием логики в речи Марка. – Он мог прийти в прокуратуру по какому-нибудь другому делу, чтобы обеспечить себе алиби. Ему вовсе не обязательно было так тщательно готовиться к этому визиту, заучивая наизусть все детали убийства Извольской и надевая на себя чужую одежду лишь для того, чтобы его не заподозрили в другом преступлении – в убийстве Юракова. Марк, ты что?! Неужели ты еще не понял, что Бутурлина инструктировал по убийству Извольской настоящий убийца, и пришел он в прокуратуру именно для того, чтобы повести следствие по ложному следу и выгородить убийцу!
– А что, если Извольскую убил вообще неизвестный нам человек, «Х», каким-то образом связанный с Бутурлиным, и тот надел свитер Юракова нарочно, чтобы рано или поздно все равно стало известно, кому принадлежит этот свитер, то есть Бутурлин ничем и не рисковал? – предположил Смирнов. – Подумайте сами. Он выдумывает историю о том, что якобы задолжал университету за учебу, отлично понимая – легко проверить, что он никому и ничего не должен. Потом Бутурлин надевает одежду с чужого плеча, причем настолько яркую – этот запоминающийся свитер, который висит на нем, как на вешалке, да и штаны тоже не по размеру, зная, что и о свитере тоже все вычислят – кому он принадлежал. К тому же у Бутурлина отличная репутация – и как студента, и как сына, и просто как человека. И этот его внешний вид, нарочито грубый, грязный – все это бутафория. Он зачем-то отвлекал нас от настоящего преступника. Хотя, он же пришел с украденными украшениями… М-да!
– Мы вот ломаем себе голову, а ведь достаточно хорошенько его допросить, даже припугнуть, – с отчаянием в голосе воскликнула Рита и вдруг почувствовала легкое головокружение. Причем она знала, что с ней произошло и происходит все чаще и чаще. «Я занимаюсь не своим делом. Я веду себя вызывающе и даже смешно. И тысячу раз прав Марк, стыдясь меня».
Но обратного хода пока не было. Если она все бросит и вернется домой, в Саратов, о ней здесь будут вспоминать, как о взбалмошной дамочке, просто от скуки поигравшей в следователя.
– Рита, с тобой все в порядке? – вдруг услышала она голос Марка и вся покрылась мурашками. Откуда вдруг такая забота? Ведь ему давно наплевать на нее.
Волна одиночества и какой-то внутренней тишины накрыла ее с головой. Она чуть не задохнулась, не захлебнулась собственным отчаянием.
– Да, все нормально.
Она должна вести себя так, чтобы никто ни о чем не догадался. У нее с Марком все хорошо, все прекрасно!
– Вы, дескать, все дураки, раз, дескать, ничего не поняли из того, что я, дескать, придумал и разработал, чтобы вас, следователей-идиотов, послать по ложному пути, – сидел и бормотал Зимин, вертя в руках анонимное письмо. – Значит, Рита, вы уверены в том, что это письмо написала женщина?
– Определено. Стойте… Дескать… Дескать! Я совсем недавно слышала это слово, причем часто. Стоп! – Она хлопнула ладонью по столу. – Девушка-провинциалочка из ресторана «Золотая бабочка», которая зашла в ресторан в тот же вечер, когда буквально в двух шагах от него убили Извольскую! Она назвалась домработницей Ратманова и даже показала парню, отвечающему за фейс-контроль, снимки, где она вместе с Ратмановым, причем у него дома, в халате! Поэтому-то он ее и пропустил. Эта девушка, разговаривая по телефону, вероятно, с человеком, с которым у нее там была назначена встреча, много раз произнесла слово «дескать»! Официантка, невольно подслушавшая этот разговор, так и сказала, мол, слово-паразит – «дескать».
– Как странно, – сказал Марк. – А что ты делала в ресторане?
– Разговаривала с официанткой, работавшей в тот вечер. Она сказала: почти сразу после того, как Извольская и Арнаутова со своими спутниками вышли из ресторана, ее затошнило – она беременная – вот и побежала в туалет… И никакой косметички Извольской там не было, а вот потом, позже, когда официантка опять зашла в туалет, косметичка лежала на полочке! Я рассказывала об этом Григорию.
– И это действительно косметичка Извольской? – строгим голосом, как на допросе, спросил Марк.
– Ну да! Во-первых, она золотая. Не знаю, из какого материала она сделана, но как бы из мягкого золота, такая ткань необыкновенная. Официантка сказала – это комплект, у Извольской и сумка такая же была. К тому же, там была фотография Ратманова.
– Где она?
– Кто?
– Не кто, а что: косметичка?! – раздраженно ответил Марк. – Куда ты ее дела?
– Она у меня в сумке.
– Рита, давайте ее сюда! – Воскликнул Зимин. – У меня есть отличная идея!
– Похоже, я знаю, что ты хочешь сделать – отправить ее снимок Арнаутовой? Давай! Сейчас сниму на телефон и быстренько отправлю Варе по Интернету, – оживился Павел Смирнов.
– Тогда уж давайте сделаем несколько снимков, – предложила Рита. – У меня здесь есть косметичка, футляр от маникюрного набора, сумочка для банных принадлежностей. Все это снимем, отправим, пусть она прокомментирует.
Она принесла «золотую» косметичку Извольской, свои вещи, и Смирнов снял все это по отдельности на телефон, потом перевел снимки на компьютер и написал письмо Арнаутовой: «Привет, Варя, посмотри, не видела ли ты прежде эти вещи? Смирнов.» Потом позвонил Варе, сказал, чтобы она просмотрела почту. Она позвонила через четверть часа (Смирнов включил громкую связь):