— Очень мило. — Роберта явно впечатлена. — У Тиффани ушли недели на то, чтобы выучить все это.
Взгляд, которым Тиффани наградила Роберту, мог бы заморозить самый горячий кофе.
— У меня не было такого хорошего инструктора, как у Лиззи, — холодно сообщает она.
Роберта дарит нам еще одну сдержанную улыбку и говорит:
— Продолжайте. Да, Лиззи, тебе нужно зайти ко мне в кабинет и заполнить все необходимые формы для предоставления страховки.
— Хорошо, — говорю я и, поскольку телефон звонит снова, тянусь к трубке. — «Пендергает, Лоуглинн и Флинн», — говорю я.
— Соедините меня с Джеком Флиныом, пожалуйста, — говорит голос на том конце провода. — Это Терри ОМелли.
— Одну минуту, пожалуйста, — говорю я и нажимаю на перевод звонка.
— Вот стервозина, — шепотом ворчит Тиффани, доедая «Твиззлер».
— Терри ОМелли хочет поговорить с мистером Флинном, — говорю я, когда по линии мистера Флинна отвечает женщина.
— Переведите звонок, пожалуйста, — говорит женщина. Я нажимаю на кнопку.
— Ты представляешь, у нее хватило наглости сказать мне, чтобы я не красила ногти над столом. — Тиффани стреляет глазами в дверь, за которой только что исчезла Роберта. Она сказала, что это непрофессионально.
Я воздержалась от замечания о том, что я также не считаю признаком профессионализма маникюр на рабочем месте в юридической конторе.
Снова звонит телефон. Я отвечаю.
— «Пендергает, Лоуглинн и Флинн», — говорю я. — С кем вас соединить?
— С собой, — говорит Люк. — Звоню, чтобы пожелать удачи в первый рабочий день.
— Ох! — Я чувствую, что мои колени подгибаются, как всегда, когда я слышу его голос. — Привет.
Я уже отошла от событий прошлого вечера, когда он сообщил, что люди нашего возраста слишком молоды, чтобы знать, что такое настоящая любовь. Но он сказал, что не имел в виду нас. Очевидно, он просто сделал обобщение. Многие наши ровесники, скорее всего, действительно не тают, что такое настоящая любовь. Тиффани, к примеру, наверняка не знает.
Впрочем, после ужина он весьма компетентно продемонстрировал, что знает, что такое любовь. Вернее, секс.
— Как дела? — интересуется Люк.
— Отлично, — говорю я. — Просто отлично.
— Ты не можешь говорить, потому что кто-то сидит рядом с тобой, да? — Вот за что я так сильно его люблю. Он такой проницательный. Почти в любых вопросах.
— Совершенно верно, — подтверждаю я.
— Ладно, через минуту начнется первая лекция, — говорит он. — Я просто хотел узнать, как у тебя дела.
Пока он говорит, стеклянная дверь приемной приоткрываются, и к нам заходит чуть полноватая блондинка. На ней джинсы и белый свитер с высоким воротником, совсем не скрывающий ее пышных форм, и ботинки «Тимберленд». Наверняка в контору «Пендергает, Лоуглинн и Флинн» нечаста приходят люди в таких ботинках. Женщина кажется мне знакомой, но я не могу вспомнить, кто она.
Тем временем Тиффани отрывается от полировки ногтей, и ее челюсть отвисает.
— Ой, надо идти, — говорю я Люку. — Пока.
Я вешаю трубку. Посетительница подходит к стойке приемной. Я отмечаю, что она красивая и пышет здоровьем, и, кажется, ее совсем не волнуют складки, свисающие над поясом слишком низко сидящих джинсов, хотя их вполне можно было бы спрятать под ремнем джинсов с более высокой талией, это выглядело бы гораздо привлекательней.
— Привет, — говорит мне девушка. — Я Джилл Хиггинс. У меня в девять назначена встреча с мистером Пендергастом.
— Конечно, — отвечаю я и быстро просматриваю шпаргалку в поисках добавочного номера отца Чаза. — Присаживайтесь, я сообщу ему, что вы уже здесь.
— Спасибо, — говорит девушка с улыбкой, открывшей множество здоровых белых зубов. Она садится на одну из кожаных кушеток, и я набираю номер мистера Пендергаста.
— Джилл Хиггинс пришла для назначенной ей на девять часов утра встречи с мистером Пендергастом, — говорю я Эстер, привлекательной секретарше мистера Пендергаста, которая забежала представиться, как только пришла на работу.
— Черт, — восклицает Эстер. — Его еще нет. Я сейчас подойду.
Как только я кладу трубку, Тиффани осторожно касается моего плеча.
— Знаешь, кто это? — шепчет она, кивая на сидящую девушку.
— Да, — шепчу я в ответ. — Она представилась. Это Джилл Хиггинс.
— Да, но ты знаешь, кто такая Джилл Хиггинс? — интересуется Тиффани.
Я пожимаю плечами. Лицо девушки кажется знакомым, но я более чем уверена, что это не теле- или кинозвезда, потому что она слишком нормального размера.
— Нет, — шепчу я в ответ.
— Просто она, типа, выходит замуж за самого богатого холостяка в Нью-Йорке, — шипит Тиффани. — За Джона Мак-Дауэлла. У его семьи на Манхеттене больше недвижимости, чем у католической церкви. А уж у церкви обычно ее полно…
Я поворачиваю голову и с вновь проснувшимся любопытством смотрю на Джилл Хиггинс.
— Это та девушка, которая работает в зоопарке? — шепчу я, вспоминая статью на шестой странице, в которой описывалось, как ее придавило тюленем.
— Точно, — говорит Тиффани. — Семья Мак-Дауэлл пытается заставить ее подписать брачный контракт. В общем, они хотят, чтобы она не получила ни цента, пока не родит наследника. Но жених хочет быть уверенным, что ее права будут соблюдены, это он нанял «Пендергаста, Лоуглинна и Флинна» в качестве ее адвокатов.
— Ох! — Я потрясена пафосом всей этой ситуации. Джилл Хиггинс кажется такой милой и нормальной! Неужели кто-то может подумать, что ее интересуют только деньги? — Как мило с его стороны. Я имею в виду Джона Мак-Дауэлла.
Тиффани хмыкает:
— Точно. Скорее всего, ему хочется, чтобы, когда все, типа, закончится, она не сказала, что ее надули.
Это звучит слишком цинично. Впрочем, откуда мне знать? Для меня это всего лишь первый день. Тиффани работает здесь уже два года, дольше любого секретаря, работай пего в конторе «Пендергаст, Лоуглинн и Флинн».
— Ты слышала, как ее называют? — шепчет Тиффани.
— Кто?
— Пресса. Как они называют Джилл? Я непонимающе смотрю на нее.
— Разве они не называют ее просто Джилл?
— Нет, они называют ее «Плаксой», потому что она работает с тюленями и имеет такое брюшко.
Я хмурюсь:
— Фу, как грубо!
— А еще, — продолжает Тиффани, очень довольная собой, — потому что она заплакала, когда один из журналистов спросил, не смущает ли ее, что существует масса женщин, более привлекательных, чем она, и готовых умереть за то, чтобы наложить лапы на ее жениха.