– Пожалуйста… – взмолилась вдруг Мэри таким тоном, что мне стало завидно – мне никогда не удавалось вытянуть из нее такую интонацию. – Пожалуйста, прекрати! Я не вынесу…
– Все, не буду. Бери сумку, идем.
Я всполошилась, как это – идем, куда? А я?
– А ты останешься, – отрезал он, словно прочитав мои мысли. А может, я сказала это вслух…
– Алекс, так нечестно! Ты обещал!
– Я? Ничего я не обещал. Что ее заберу – говорил. Про тебя речи не было, – спокойно и твердо отрезал он, и я поняла – все. Он никогда не изменит принятого решения.
Не дав нам с Мэри даже попрощаться по-человечески, он вытолкнул ее из двери и вышел следом. Но направились они не к лифту, а к балконам – в нашем подъезде есть такие балконы, выходящие на улицу, а на них – пожарные лестницы. Господи, да он же ее точно на чердак потянет, идиот! Она ведь на шпильках… Я заревела в голос – мало того, что он забрал Мэри, так еще и подвергает ее такому риску! Но где-то глубоко, в самом темном уголочке моей души, теплилась надежда, что Алекс сумеет уберечь ее от всего. Уберечь – чтобы я ее не потеряла.
До самого вечера я пролежала в спальне, зашторив окно. Скоро вернется Рома – и все повторится с точностью до слова, до буквы – где ужин, почему пол в коридоре не подметен, почему его любимый свитер так и лежит в пакете, приготовленный утром для химчистки, почему нет кофе, нет сыра, нет того, другого, третьего… День сурка! Я наизусть знаю эти претензии, восемь лет их слушаю.
В замке повернулся ключ, в коридоре послышалось покашливание, стук брошенного на полку портфеля, и началось:
– Рита! Свитер так и лежит? Я ведь просил! А на коврике мусор!
И я не выдержала. Выскочив из спальни, я схватила оторопевшего от неожиданности мужа за куртку, развернула лицом к двери, распахнула ее и выпихнула Рому на площадку, а следом отправила туда же его ботинки, портфель и злосчастный свитер в пакете:
– Все!!! Хватит, я не могу больше! Иди туда, где тебе будут в рот смотреть и выполнять твои младенческие прихоти! А я не могу больше!!!
Захлопнув дверь, я села прямо на коврик и перевела дыхание. Слез не было – видимо, внутри себя я уже давно приготовилась к подобной развязке, просто именно сегодня набралась решимости и выполнила задуманное. Стало легче, ей-богу. Я глубоко вдохнула, резко выдохнула, восстанавливая дыхание, и взяла мобильник. Рома ответил мгновенно, словно ждал.
– Твои вещи я соберу и отвезу тебе на работу завтра. Не звони мне, я не буду отвечать. Мы разводимся, – выпалила я и отключила телефон.
Вот и все – восемь лет супружества и дружеских отношений окончились в пять минут. И не больно даже.
Следующие два дня я провела в постели – спала, просыпаясь только, чтобы попить чаю и проглотить бутерброд. Вкуса еды не чувствовала. Вещи Роме отвезла, как и обещала, но разговаривать с ним отказалась – просто развернулась и ушла, когда он начал плакать и просить меня одуматься. Он позвонил моей маме, но сочувствия не нашел – ей он никогда не нравился. Я перевернула эту страницу своей жизни, а на чистом листе писать пока было нечего – и не с кем.
Звонок телефона застал меня в душе, я выскочила с мокрой головой, схватила трубку:
– Алло!
– Марго? – раздался незнакомый мужской голос.
– Да.
– Это Костя.
– Кто? – Я лихорадочно перебрала в уме всех знакомых, но человека с таким именем припомнить не смогла.
– Костя Кавалерьянц, муж Марии.
О, черт…
– Я вас слушаю.
– Это я тебя слушаю! – В голосе прозвучала угроза.
– Я не знаю, что говорить.
– Где она?
– Кто?
– Ты что – совсем не понимаешь? – Армянский акцент, проскользнувший в словах, выдал волнение – обычно Костя, насколько я это помнила, говорил чисто. – Ты не понимаешь, с кем говоришь?
– Понимаю. Но я не знаю, чего вы ждете от меня. Я не видела Марию два года.
– Врешь! Она была у тебя в квартире три дня назад, я точно это знаю. Где она? – зарычал на том конце Костя, и я вздрогнула.
– Я действительно не знаю…
– Не вынуждай меня встречаться с тобой и выяснять это силой.
– Почему вы мне угрожаете? Я же сказала – я не видела Марию два года, это правда. – Господи, почему так дрожит голос?
– Ты не оставила мне выбора. – Он бросил трубку, а я завыла от страха.
Что теперь будет, подумать страшно… Он действительно приедет, и тогда мне конец. А ведь я не уверена даже, что Алекс увез Мэри к себе, а не куда-нибудь еще…
Не чувствуя холода от стекающей по спине каплями с волос воды, я лихорадочно отыскала в записной книжке номер Алекса, молясь про себя, чтоб он ответил. И он ответил – веселым голосом и без своего обычного «Что тебе надо, Марго»:
– Привет!
– Алекс… мне нужна помощь, мне очень страшно…
Он сразу стал серьезным:
– Что случилось?
– Мне только что звонил муж Мэри… он ищет ее, я боюсь, что он приедет сюда…
– Не выходи никуда и не открывай дверь. Я прилечу ближайшим рейсом. Успокойся, я никому не позволю обидеть тебя. – И прежде чем положить трубку, добавил неожиданно: – Я люблю тебя, Марго.
«Я люблю тебя, Марго»…
Как же нужна мне была твоя любовь раньше, до всего, что случилось со мной за эти годы без тебя… Зачем ты оставил меня, зачем исчез тогда – ведь все могло сложиться иначе и у меня, и у тебя. Мы были бы вместе, были бы счастливы, у нас уже подросли бы дети. Но ты решил все за меня, обрек на бесцветную жизнь с нелюбимым мужем, на прозябание и постоянные слезы в подушку. И только твои приезды… твои краткие визиты – пусть так, как ты привык, с мистикой и тайнами, с постоянными загадками – мирили меня с моим существованием. Я знала, что ты жив, что у тебя все в порядке, что ты не забыл меня. Это было главным – что ты меня не забыл, не бросил окончательно, что ты всегда готов помочь мне. И сегодня ты снова оставил все свои дела, может быть, даже оставил Мэри, к которой у тебя – я же видела, можешь не отпираться – есть какие-то чувства, чтобы только уберечь меня, спасти. Я всегда буду тебе за это благодарна, Алекс.
Он позвонил сперва по мобильному, предупредив, что поднимается. Я стояла у двери и дрожала от нетерпения – ну же, скорее, что же так долго, целая вечность прошла… Звонок… Я открыла дверь и впустила его в прихожую. От него пахло снегом, его пальто еще хранило несколько снежинок, медленно тающих в теплом помещении. Я прижалась к нему и всхлипнула – нервное напряжение немного спало, захотелось плакать.
– Ну-ну, успокойся. Все хорошо, я здесь, – обняв меня одной рукой, он опустил на пол небольшую сумку, которая грохнула довольно звучно.