В день выписки она пошла к Ветке, в отдельную палату хирургического отделения, где та лежала под охраной двух бесовских пацанов. Увидев в коридоре Марину и Хохла, парни струхнули, не зная, как реагировать. Хохол насмешливо смотрел на открывших рот охранников, потом решительно отодвинул одного в сторону:
– Входите, Марина Викторовна.
– Жека… это самое… – заговорил тот, что постарше. – Бес не велел пускать никого.
– Так и не пускай, – кивнул Женька. – А за то, что Наковальню попытаешься тормознуть, сам знаешь, что Бес устроит.
– Я недолго, – успокоила Марина растерявшегося парня. – Женя, здесь побудь.
Ветка лежала на кровати, укрытая одеялом по грудь, в подключичном катетере торчала система для переливания. И без того белая кожа подруги казалась сейчас мраморной, словно светящейся изнутри. Глаза были закрыты, только ресницы чуть вздрагивали. Марина опустилась рядом с ней на стул, осторожно взяла прозрачную руку с тонкими, словно истаявшими пальчиками – они были ледяные.
– Ветка… Ветуля, ты слышишь меня? – зашептала Коваль, прижав ее руку к лицу. – Это я, Ветка…
Ресницы чуть дрогнули, но ответа не последовало, только губы еле заметно шевельнулись. Марина подняла простыню, осмотрела повязку на животе подруги. Чувствовалось, что Гриша денег не жалеет, все идеально, и повязка не из марлевых салфеток, а из импортного материала, который хорошо пропускает воздух и впитывает влагу. Вздохнув, она снова укрыла Ветку, погладила по щеке, потом прижалась к ней, поцеловала. «Бедная девочка, рискнула из-за моего сына, и теперь вот лежит здесь, как растение, и неизвестно, что будет с ней дальше. Слава богу, что теперь я смогу спокойно навещать ее, не опасаясь быть узнанной и убитой». Вошла медсестра, начала менять флакон в системе, не обращая на Марину никакого внимания, и та встала, собираясь уходить. Но тут в палату влетел запыхавшийся Гришка и уставился на нее, остолбенев от неожиданности.
– Привет, родственник, – подождав, пока из палаты выйдет медсестра, Коваль подошла к нему совсем близко, уловила запах перегара, поморщилась: – Все заливаешь?
– Совесть болит… – тихо проговорил он, опустив глаза в пол. – Я чуть не потерял вас обеих…
– Я жива.
– Вижу. Знаешь, что Кадета завалил кто-то?
– Слышала.
– И никаких идей? – Он внимательно посмотрел на нее, но Марина глаз не отвела и совершенно спокойно пожала плечами:
– Не я, это точно, – две недели в лор-отделении провела, благодаря твоему дружку, кстати. Нос-то он мне набок свернул.
– Смотрю, исправили все? – Бес коснулся ее лица пальцем. – Красивая…
– Ну да – бланши сошли уже, – усмехнулась она. – Да и ребро почти срослось. Ты с врачами говорил? Какой прогноз у Ветки?
– Говорят, состояние тяжелое, – вздохнул Гришка, печально глянув в сторону кровати, где лежала подруга. – Заражение крови, что ли…
– Сепсис, – машинально поправила Коваль.
– Да, сепсис. И шок какой-то, в себя не приходит.
– Это полбеды – Егор мой, когда его ранили, больше месяца в себя не приходил, говорили – не выкарабкается. Ничего, обошлось. И у нее обойдется, Гришка, слышишь? – Марина взяла его за руку, и он притянул ее к себе, уткнулся лицом в плечо, и она почувствовала, как шею обжигают горячие капли – Бес плакал. – Гриш… не надо, она выживет, я знаю. – Коваль гладила его вздрагивающие плечи, а он плакал, как мальчишка, вцепившись в нее обеими руками.
В дверь постучали, появился Хохол, но Марина, не желая, чтобы кто-то видел Беса в таком состоянии, махнула рукой и прошипела:
– Выйди!
И Женька закрыл дверь, исчезнув за ней.
Гришка понемногу успокоился, вытер глаза, застеснявшись своих чувств и того, что проявил слабость, но Коваль развернула его к себе и тихо проговорила:
– Гришка, ты ведь меня давно знаешь… Я понимаю тебя, сама была в такой ситуации. Нельзя носить в себе все, нужно с кем-то поделиться, иначе с ума сойти недолго. Ты приезжай ко мне, когда захочешь, я всегда тебе рада.
Он, кажется, ушам не поверил, посмотрел на нее удивленно:
– Серьезно, что ли? После всего?
– Это жизнь, Гриня, я хорошо знаю правила наших игр. Возможно, и я на твоем месте поступила бы так же. А то и хуже. Так что все нормально.
Он поцеловал ее в щеку, долго держал ее руки в своих, не говоря ни слова, но и не отпуская. Потом чуть толкнул в сторону двери.
– Спасибо тебе. А теперь иди, я хочу побыть с ней один.
Марина вышла, закрыв дверь палаты, кивнула Хохлу, подпирающему спиной дверной косяк:
– Поехали. Чао, буратины, – это относилось к Гришкиным охранникам, и они улыбнулись, отходя от второй двери и выпуская их в коридор.
– Ну что там с ведьмой? – спросил Женька, когда они вышли на улицу и подошли к стоящим чуть поодаль от крыльца джипам.
– Плохо.
Больше вопросов он задавать не стал, убедившись, что Марина не в настроении обсуждать Веткино состояние.
– Ма-ма-а!
Едва Коваль вышла из машины во дворе коттеджа, к ней кинулся Егорка, гулявший под присмотром Севы, и Марина еле успела поймать его, чтобы с размаху не шлепнулся на землю, поскользнувшись на заледенелой дорожке.
– Мальчик мой, здравствуй! – Она чмокнула холодную розовую щеку, маленький носик, перехватила ручку в пушистой серой рукавичке. – Я так соскучилась по тебе, Егорушка! Ты гуляешь с дядей Севой?
– Да! Дядя – бух! – округлив глазенки, сообщил сын, и Сева, подошедший поздороваться, засмеялся:
– Это я, Марина Викторовна, поскользнулся – и плашмя на спину. А он хохочет. Да, хулиган? – Он потянул Егорку за обутую в меховой сапожок ногу, и тот снова закатился, спрятав мордашку в мех материнской шубы.
– Ты чего на маму забрался, медведь? – грозно поинтересовался Женька, бросая ключи от машины подоспевшему Коту. – Она сама еле стоит еще, ей прилечь надо.
– Ну ты чего? – возмутилась она. – Я ж соскучилась.
– Все, сказал – слезай. Иди еще погуляй немного, скоро обедать и спать! – Хохол был непреклонен, забрал у Марины сына, поставил на землю и легонько толкнул в спину. – Давай беги.
Но Егор уперся, развернувшись к нему лицом, расставил ноги, руки спрятал за спину и уставился исподлобья, прикусив нижнюю губу. Хохол просто взорвался:
– Опять?! Я тебя выпорю, Егор!
– Отстань от него, – вмешалась Коваль, но Женька развернул ее по направлению к крыльцу:
– Это за воротами ты Наковальня, а дома в мужской базар не вмешивайся, понятно? Иди.
– Обалдел совсем? – возмутилась она, не трогаясь с места. – Я просила не разговаривать при ребенке на фене, между прочим!
– Я и не разговариваю, – огрызнулся Женька. – А этому шкету все равно всыплю!