– Нужен диализ, Егор Сергеевич, без этого не вытащим, – сказал доктор однажды. И Малыш, которого Коваль наконец признала, сразу же откликнулся:
– Нужен – будет!
– Думаете, это так просто? – усмехнулся доктор. – Там очередь на полгода вперед…
– Ты или говори дело, или молчи совсем! – взорвался Егор. – Я же сказал – будет все, что нужно, прямо завтра! У меня только одна жена, я не пожалею ничего. И никого, кстати, – добавил он уверенно.
Доктор испуганно замолчал. А Марина назавтра в самом деле лежала в отделении гемодиализа регионального нефроцентра. Дни тянулись, как резиновые, заполненные мучительными процедурами, уколами, таблетками и сеансами психоразгрузки – специалист приезжал прямо в нефроцентр. Коваль вынырнула только через два месяца – просто проснулась однажды утром и поняла, что лежит в собственной спальне, на собственных черных простынях, а рядом с ней спит утомившийся от постоянных забот муж, ее родной, любимый Егор. На стене висела фотография, заставившая Марину зарыдать в голос – на ней была красивая, уверенная в себе женщина с темно-русыми волосами, небрежно разметанными по плечам, стоявшая возле огромного черного джипа. Это была она, Коваль, всего за месяц до случившегося. Сейчас же на нее было страшно смотреть, ничего общего с этой женщиной с фото.
– Не плачь, девочка моя, – успокаивал проснувшийся от ее рыданий муж. – Ты станешь еще лучше, чем была, ты ведь сильная у меня, ты справишься. А я буду рядом.
– Егор, за что тебе это все? – прорыдала она, упав лицом в подушку. – Почему ты не оставил меня там?
– А ну, не говори ерунды! – приказал он. – Чтоб я не слышал больше этого! Ты – моя, как я мог оставить тебя? А как жить потом?
– Нашел бы нормальную…
– Ага, – насмешливо перебил Егор. – Как там в какой-то песне поется – «найти простую бабу да жениться»? Так не нужна мне простая баба, я хочу свою Коваль, стерву противную, которая лежит сейчас и полощет мне мозги, вместо того, чтобы обнять и поцеловать.
– Стоило трепыхаться, – вдруг сказала она, пропуская его слова мимо ушей, – чтобы все равно отдать клубы этому черту.
– Какие клубы и кому ты успела отдать, лежа в больнице?
– Но ведь ты… я же сама видела…
– Обалдеть можно от тебя! – засмеялся муж. – Как я мог отдать то, что мне не принадлежит? Все бумаги в твоем сейфе, проверь, если хочешь. Да, а почему шифр у замка такой странный?
– Ничего странного – твой день рождения, дата свадьбы и мой день рождения.
– Еле открыли с Розаном, взмокли, пока подобрали.
Он с улыбкой смотрел на растерянное лицо Марины. А она, вдруг вспомнив что-то, стала неожиданно серьезной и спросила:
– Егор… там, в том доме, со мной был мальчишка… Илья, племянник Мастифа. Где он?
Малышев притянул жену к себе, крепко обнял, поглаживая по волосам, а потом тихо ответил:
– Не хотел говорить, но раз уж ты сама спросила… Он был уже синий к тому моменту, как розановские стали дом обшаривать. Передозировка… Детка, не плачь, – вытирая покатившиеся по ее щекам слезы, попросил он. – Я сам смотрел – ему действительно уже ничем нельзя было помочь. И потом, я не мог думать ни о ком, кроме тебя, девочка…
– Егор, мне не хватит жизни, чтобы расплатиться с тобой за все… – забормотала Марина.
– Замолчи! – неожиданно жестко сказал он, отстраняя ее от себя. – Ты – моя жена, ты ничего не должна мне, кроме одного – быть со мной. А завтра…
А завтра он увез ее в Венецию. Бросил все дела на недовольных замов. Работы было много, запускалось несколько новых объектов, но он заявил, что главный его проект – жена, и ничто не заставит его поменять решение. С Марины он тоже взял честное слово не говорить и не думать о делах, а для верности просто выбросил ее мобильный прямо в аэропорту.
Венеция была прекрасна… Вода умиротворяла, дарила покой и равновесие душе. Они катались по каналам, любуясь чудесными домами. Было ощущение, что кругом все только тем и занимаются, что любят друг друга. Марина пребывала в какой-то расслабленной неге, отдаваясь этому новому ощущению с удовольствием. Егор, глядя на нее, повеселел – она больше не плакала, не стонала по ночам, спокойно и сладко засыпая в его руках после страстных поцелуев и ласк.
У Коваль появился аппетит – в ресторанчике при отеле официанты смотрели на нее со священным ужасом – худая, как спичка, она ела не меньше здорового мужика, причем то, от чего отказываются люди, следящие за фигурой. Но терять в этом смысле было совсем нечего – за время пребывания под наркотическим кайфом и в последующей борьбе с ним Марина похудела на шестнадцать килограммов, и теперь организм мечтал получить свое обратно.
– Если так пойдет и дальше, то я превращусь в Колобка, и меня снимут с самолета за перевес, – смеялась она, расправляясь с огромной порцией пасты с итальянским соусом.
– Тебе до этого еще есть и есть! – успокоил муж. – Зато теперь хоть грудь стала как раньше.
– У тебя одно на уме! Лучше бы рассказал, наконец, как нашел меня и как тебе удалось меня вытащить. – Коваль пристально посмотрела на мужа, вытаскивая сигареты.
Егор тоже взял сигарету и долго вертел в пальцах, думая о чем-то.
– Мне тяжело вновь возвращаться к этой теме. Я ведь уже терял тебя дважды, это был третий раз… Когда ты не вернулась от Строгача, я решил, что сидишь где-нибудь в баре с пацанами. Но в час ночи в «Новостях» передали об аварии – я видел твой сгоревший «мерин», трупы водителя и Касьяна. Тебя же не было, и никто не мог точно сказать, была ли ты вообще в тот момент в машине. Я поехал туда, взяв с собой розановских, мы прочесали на коленях каждый метр, надеясь найти хоть что-то, что принадлежало тебе, хоть мелочь какую-то… Розан осмотрел джип, вернее, то, что от него осталось, и увидел подрезанные тормозные шланги. Сделано было грамотно, они разлетелись при резком торможении – о твоей любви к быстрой езде знает весь город. Вас подсекли, и джип закрутило, ведь так?
– Я этого не помню, помню только, как с эстакады вниз летели, – спокойно отозвалась Марина, беря новую сигарету.
– Ну, вот. Мы искали вас с Рэмбо уже неделю, когда мне позвонили и сказали, что ты жива и еще относительно здорова. И что от меня требуется подпись на бумагах о переуступке права собственности на твои клубы банку Дроздецкого. Я отказался, ведь прав на них у меня нет. Тогда мне прислали фотографию – ты лежала на кровати в наручниках, в вене торчал шприц… Я голову потерял, мы с Розаном все наркопритоны обшарили, куда только не ездили – все зря, не было тебя нигде. А мне продолжали звонить и угрожать, что доза твоя растет, что с каждым днем тебя все труднее будет вернуть и вылечить. И тогда я решил: а хрен с ними, с этими клубами, у меня нет никого дороже тебя. Что такое кабаки в сравнении с тем, что я терял? Розан подписал бумаги, как твой заместитель, а я выдвинул условие, что отдам их, во-первых, только после того, как увижу тебя, а, во-вторых, только лично в руки Воркуте. Они согласились. Знаешь, что я вспомнил после того, как вышел из этого дома после встречи с тобой? Твои же слова о том, что нужно уметь запудрить мозги врагу так, чтобы он не полез обшаривать твои карманы.