– Жив твой бугай, не будешь дурой – ничего с ним не случится.
– Спасибо, сынок! – с чувством сказала она. – А быков ваших я, как и обещала, на тот свет отправила, отстрелив яйца – ни к чему они им там. Так и передай хозяину своему.
– Не ерепенилась бы ты, Коваль! – попросил Илья. – Опять нарвешься, подумай – оно тебе надо?
– Пожалел? – выпустив колечко дыма, спросила Коваль. – Тебе-то что?
– Да жалко мне тебя! Жалко, потому что я знаю, что такое героин! И ты узнаешь теперь! На пару со мной торчать будешь! – заорал он вдруг, вскакивая с кровати. – На фиг далась тебе эта война с Ваней? Ведь ты умная баба, отдай ему, что он хочет, и катись к своему Малышу живая и здоровая!
– Я что-то прослушала? Вот про то, как мы на пару торчать будем… – похолодев, как можно спокойнее переспросила Марина, застывая с сигаретой в руке.
– Ваня велел тебя на герыч подсадить, чтоб жить не могла без него. А потом сама все ему отдашь, – сказал Илья уже совершенно спокойно. – Добро пожаловать в ад, детка!
«Все, песец, – поняла Марина. – Спасти меня может только чудо…»
Илья позвал охранников, те живо скрутили уже не сопротивляющуюся Коваль, приковав к кровати наручниками, заткнули рот, чтобы не орала, и вкатили первую дозу…
Это стало повторяться регулярно. Коваль уже не соображала, сколько времени находится в этом доме, кто она, что с ней. Правда, ей удалось, собрав в кулак остатки инстинкта самосохранения, уговорить Илью уменьшить дозу. Как же в первый раз ее ломало! Никогда не приходилось ей испытывать такой боли – она даже не подозревала, что такое вообще бывает. Ее выкручивало, трещали все кости, каждый сустав, голова превратилась в пустой котел, по которому постоянно лупили палкой, но Марина, зажав зубами угол подушки, из последних сил терпела, чтобы не попросить добавки.
Наверное, это и спасло ее – железный характер. За то, что она все же «переломалась», Илюшка зауважал ее. Часто приходил, сидел рядом, мог положить голову на колени, как маленький, и Марина отрешенно гладила его по волосам, глядя в одну точку на обшарпанных обоях. Он тоже гладил ее исколотые вены и плакал. Дозу он уменьшил, но не колоть совсем не мог – охранники придирчиво пересчитывали следы от уколов. Но и за это Марина была благодарна ему, хотя разница не велика, просто так ее подольше хватит.
В один из дней Илья пришел мрачный и, пряча глаза, сказал, что охранники добили Рэмбо, у которого началась гангрена. Коваль рыдала по телохранителю, как по родному человеку, – он был здесь единственным, кто хоть как-то связывал ее с прежней жизнью.
– Не плачь, Коваль, зато он не мучается больше… – безразличным тоном произнес Илья – он был уже под кайфом.
– Слушай, Илюшка, а, может, ну его на фиг, это все, а? – горячо зашептала Марина, хватая его за руку. – Вкати мне сегодня побольше – и дело с концом!
– Не надо! – заплакал вдруг пацан. – Не говори так! Ты знаешь, что моя мать умерла от передоза? И ты тоже хочешь бросить меня?
Она знала все про его мать – младшую сестру Мастифа, умершую действительно от передозировки наркотиков, когда Илье было двенадцать лет. Он, кстати, и нашел ее труп, вернувшись из школы. Возможно, еще и поэтому старый лис никогда не связывался с наркотой. А мальчишка все же сумел подсесть.
– Не плачь, надо быть сильным, – она стала успокаивать его, хотя ей самой отчаянно хотелось реветь благим матом. – Я не буду больше говорить об этом, обещаю. Я вытащу тебя отсюда. Егор ищет меня, я знаю, и найдет обязательно. Мы возьмем тебя к себе…
– Ну, бля, мать Тереза! – раздался в дверях голос охранника. – Ищет он ее! Нашел уже, сейчас придет, посмотрит на свою красавицу. Илюха, к себе иди! – приказал он, выводя Илью из комнаты.
Потом позвал на помощь второго охранника, и они вкатили Марине очередную дозу. Она привычно поплыла. Внезапно в галлюцинациях возникло что-то знакомое, что-то до боли родное, но она не могла узнать, что…
Возле нее вроде бы сидел совершенно седой мужчина с синими глазами, держа ее руку в своей. Он смотрел с такой болью и жалостью, что ей стало смешно – о чем жалеть, если так хорошо? А чужой противный голос говорил:
– Видишь, Малыш, во что превратилась твоя красивая, сладкая девочка? Еще немного – и она станет отдаваться любому, кто покажет ей шприц с героином. А может, доза окажется слишком большой, и она просто умрет. Смотри-смотри! У тебя есть еще два дня, потом будет поздно. Если ты не сделаешь того, о чем договорились, мы ее под хор – и на трассу, пусть там от ломки подыхает. Иди подумай.
Мужчину увели, а Марина все пыталась вспомнить, где же видела его. И только Илья назавтра сказал, что это был Егор…
А на следующий день, ближе к вечеру, приехал Воркута. Войдя в комнату, где на кровати лежала прикованная за руку Марина, он долго веселился, разглядывая то, что от нее осталось. А потом со смехом прочел мораль:
– Ай-я-яй, Коваль! Это как же называется? Кричала – нет наркотикам, а сама что делаешь? Посмотри, на что ты похожа, тебя и человеком назвать нельзя уже!
Он измывался, а Коваль терпела, как могла. Ее уже подламывало, но она сжимала зубы и терпела.
– И чего ты добилась своим упрямством, дура? Себе только жизнь испохабила да Малышу своему. А клубы теперь мои, вот так. Сейчас твой муженек бумаги привезет. Надо же, любит-то он тебя как – даже в таком виде забрать хочет, а на тебя и плюнуть теперь противно.
Марина молчала, все мысли устремились в одну сторону – даст он ей уколоться или нет. В какой-то момент за спиной Воркуты она увидела вчерашнего седого мужчину с папкой в руке. Он молча протянул ее Ване, а тот, хмыкнув, сказал:
– Забирай свою наркушку, Малыш. Если дозу надо будет, ты знаешь, к кому обращаться, милости про…
Он не смог договорить, потому что седой одним неуловимым движением руки перебил ему горло. Воркута захрипел, закатывая глаза и падая на пол. Седой достал из кармана ключ от наручников, отомкнул, освобождая опухшее запястье, подхватил Марину на руки и понес к выходу. Во дворе их окружили какие-то люди, кто-то называл ее по имени, но она не узнавала никого. Ее положили на заднее сиденье джипа, седой сам сел за руль, а к Марине посадил невысокого, широкоплечего, лысого мужика. По дороге у Коваль началась ломка, она орала и выгибалась на сиденье, закатывая глаза, лысый пытался удержать ее, но бесполезно – силы словно утроились, она билась, как взбесившееся животное.
– Малыш, давай я за руль, ты сам лучше… – попросил лысый, и они поменялись местами.
Седой прижал Марину к себе, крепко держа руки, и все бормотал ей в ухо:
– Девочка моя, потерпи немного, скоро приедем, придет врач, поможет тебе, родная, только потерпи.
Малыш на руках внес ее в огромный дом из белого кирпича и, уложив на кровать, крепко привязал за запястья к спинке. Марина все время орала и билась, но он не обращал внимания. Ей было очень плохо, сердце заходилось, дыхание останавливалось, и к ночи стало ясно, что без врачебной помощи она просто умрет. Приехавшая бригада «Скорой» предложила отвезти ее в наркодиспансер, но седой не согласился. Пять дней он не отходил от Марины, не подпускал никого, кроме врача, менявшего какие-то бутылки в капельнице, воткнутой в исколотую вену.