– Сережа, а я ведь, наверное, не смогу с тобой больше оставаться.
Марта проглотила слезы и сначала сама не поняла, зачем она это сказала. Сергей, положивший в лениво-ласкающем порыве свою голову к ней на колени, тут же поднялся и блуждающим взглядом попытался поймать ускользающий от него взгляд Марты.
– Что ты сказала? Повтори.
– Я сказала, что не смогу больше жить с тобой.
Дождев смотрел на нее, не веря в услышанное, как не верят в смерть близкого человека.
– А что случилось, Марточка?
– Я видела вас с Лизой на летней кухне. У нас так с тобой никогда не получится, я поняла. Скажи, вы люди или животные? – Марта чувствовала, что летит в пропасть без дна, и только ветер играет ее словами. Ей было страшно, очень страшно. – Разве вам не приходило в ваши разгоряченные головы, что в любую минуту могу возвратиться я? А если бы вас увидел Митя? Вас хотя бы что-нибудь вообще может остановить? Вы были похожи на животных, которым все равно, видит их кто или нет. Хотя это было красиво… и Лиза, она так кричала, что было слышно у калитки.
Марта опустила голову, холодный пот крупными горошинами катился по ее лбу, ей было трудно дышать. Дождев словно уменьшился в размерах, он молчал, не поднимая головы.
– Ну что ты молчишь? Я тебя спрашиваю: что же нам дальше делать? Понимаешь, – она перешла на едва слышный, поющий шепот, похожий на завывание ветра, – я не могу понять, как можно находиться в одной комнате с мужчиной, который любит другую женщину, которая, в свою очередь, любит другого мужчину. Мне плохо, Сережа.
Несколько минут стояла тишина, похожая своей плотной и вязкой беззвучностью на холодный мармелад.
– Ты права, Марта, все мы немного животные. Я всегда любил Лизу, но она ушла от меня. Поверь мне, нельзя любить женщину, которая ушла, поэтому я люблю тебя. Если сможешь понять меня, то оставайся и постарайся все забыть. Я не прошу прощения, просто не смею. Поэтому решай.
Комната стала синей от ночного воздуха, из окна потянуло свежим речным ветром и ароматом ночных фиалок. Дождев машинально включил лампу, и вмиг все переменилось, стало сине-желтым, янтарным и теплым. Даже заплаканная Марта, уныло обхватившая больную ногу и раскачивающаяся из стороны в сторону, показалась несколько успокоенной. Волосы ее розовато-каштановой волной опустились на плечи, легкий загар которых угадывался сквозь прозрачную дымчатую ткань. Дождев пересел к ней поближе, обнял ее и зарылся лицом в ее теплые кудри.
– Марточка, я же твой, я же весь твой, неужели ты не понимаешь? А если хочешь, я скажу ей, чтобы она больше не приезжала. Наверное, так-то оно будет лучше.
Марта вздохнула, кивнула головой и закрыла глаза. Как же они все-таки похожи, отец и сын, подумала она, представляя, что рядом с ней Митя. И вот так, обманывая вновь и себя, и Сергея, она с закрытыми глазами в который уже раз отдавалась Мите. Это его имя, как драгоценный камень, она держала во рту и боялась выронить, проговориться, произнести вслух.
А утром было солнце, яркое и желтое, как лимон. А Митя дома не ночевал. Он пришел в обед с рыжеволосой девочкой, они, видать, всю ночь не спали, выглядели как голодные волчата. И Марта все же украдкой поцеловала Митю, хоть он и не хотел, да и опасно было: девочка недалеко отошла, к кустам малины, и могла их увидеть, потому что успела полюбить Митю, его невозможно не полюбить, проведя с ним так много времени, а потому она была внимательна и чрезмерно любопытна.
– Кто это? – спросила Марта Сергея, когда Митя выбежал из сада и скрылся из виду.
– Маша Руфинова. Видишь во-о-он тот розовый дом? Руфиновская дача. Только, по-моему, Маша сбежала.
– Может, ей суп не понравился?
Хорну потребовалась всего одна ночь, чтобы все обдумать и принять решение. Ему было стыдно за свое бегство, но время было упущено и теперь оставалось только одно: возвращаться в город и ждать развязки. Если Маша нашлась, то жизнь пойдет своим чередом. Если же нет, то ему в любом случае лучше находиться дома, чтобы все поскорее выяснилось. Рано или поздно Руфинов сам приедет к нему и спросит, где Маша.
Подгоняемый желанием как можно скорее оказаться дома, Хорн, переночевав в санатории, куда свернул поздним вечером в надежде на ужин и ночлег, уже рано утром летел по пустынной дороге, ведущей в город. Проезжая поворот на Кукушкино, он, вспомнив ночь, проведенную с Анной, разволновался и достал сигареты. Но не успел он закурить, как послышался хлопок, машину понесло в кювет, и Хорн едва успел нажать на тормоз. Стараясь быть спокойным, он достал из багажника запаску и не торопясь заменил колесо. Вернулся за руль, посидел немного, достал пачку сигарет, и тут оказалось, что она пустая. Вышел, тормознул машину. Водитель, молодой парень, угостил сигаретой, поднес зажигалку. Хорн уже собирался сказать парню несколько теплых слов, как вдруг увидел летящую на него девицу в черных очках, джинсах и смешной кепке.
– Вот тебе, на, получай, негодяй, мерзавец! – Она била его по лицу, наотмашь, с силой. – Я ненавижу тебя!
Наконец ему удалось схватить ее за одну руку, затем он поймал и вторую. Кепка сползла, волосы блестящей волной упали на лицо. Хорн побледнел так, словно увидел перед собой призрак. Маша, тяжело дыша, продолжала что-то говорить ему, парень с зажигалкой в недоумении смотрел на разыгрывающуюся перед ним странную сцену.
– Ты что, знаешь ее? – спросил он Хорна.
– Знаю, это моя жена. А ты поезжай, спасибо тебе за все. – С этими словами он затащил Машу в машину и, чтобы привести ее в чувство, тоже ударил по лицу. Она задохнулась сначала от возмущения и неожиданности, а потом, тупо уставившись перед собой, замерла.
– Ты хоть знаешь, что с тобой сделает мой отец? – медленно проговорила она.
– Значит, так, я вижу тебя впервые после того, как подарил цветы на концерте. Но кому-то выгодно все свалить на меня. У меня была твоя воспитательница Анна и сказала, что Руфинов ищет меня. Потом она разбила шкаф в моей квартире – террористка несчастная! – и нарочно порезала себе руку стеклом, затем набрала номер вашего телефона и сказала твоему отцу, что я на нее напал и хотел убить. Еще у нее есть фотографии, на которых я и ты, не знаю уж, кто нас снимал, но мы с тобой в одном кадре. Я не стану скрывать, что иногда ставил машину возле твоего училища, чтобы увидеть тебя, но это же не преступление.
Маша, не говоря ни слова и страшно побледнев, открыла дверцу, и ее стошнило на землю. Хорн протянул ей платок, она вытерла им лицо и сказала, что сама ничего уже не понимает. Она рассказала про белый «Форд», квартиру и Кукушкино, промолчав о Мите.
– Но почему ты не вернулась домой, а поехала на дачу?
– Тебе этого не понять, – сказала она, и ей стало жаль себя. – Я позвонила домой и сказала маме, чтоб они не волновались. Миша, если ты любишь меня, то я согласна стать твоей женой. Прямо сейчас.
Хорн, которого как будто окатили ледяной водой, был потрясен. Ему не верилось, что он сидит в машине рядом с Машенькой, которая согласна стать его женой.