Для Германа, внешне так смахивающего на капризного мальчика, он вел себя чрезвычайно заботливо и рассудочно. Он действительно производил впечатление надежного и любящего человека, озабоченного состоянием близкого ему существа. Анна почувствовала к нему симпатию и была рада, что теперь Дина не одна.
Она взглянула на часы. Оставалось ждать еще два часа сорок пять минут. Никогда еще время не тянулось так медленно.
Под воркование Дины с Германом, которые, забывшись, стали целоваться и обниматься прямо в присутствии своего ангела-хранителя, Анна незаметно для себя заснула. Когда же проснулась и вспомнила, где находится, ее бросило в жар от мысли, что она все проспала и что ребенок, которого она ждала, уже украден вторично. Ей было страшно даже взглянуть на часы. Между тем в комнате стало темно. За окнами в синих сумерках покачивались ветви деревьев. И слышно было, как за домом шумит Тверская.
Анна медленно, испытывая страх, поднесла руку с часами к глазам и поняла, что опоздала. На десять минут. Проспала!
Она вскочила и бросилась к окну. Среди деревьев на ровной площадке между песочницей и скамейкой стояла старая голубая детская коляска.
Спотыкаясь, она бросилась к выходу, на ходу обуваясь и набрасывая чужой плащ, в который она намеревалась завернуть ребенка.
Ее удивлению не было предела, когда она, пролетев мимо углубившейся в чтение Валентины в своей стеклянной конторке и оказавшись рядом с коляской, увидела в ней безмятежно спящего ребенка в розовой вязаной шапочке, завернутого в теплое белое одеяльце. Казалось, все замерло вокруг, и только сердце Анны бухает, оглашая весь двор гулким и надсадным звуком, отдаваясь где-то вверху, под облаками. Она оглянулась. Вокруг не было ни души. Ни одного человека, кто мог бы схватить ее за руку и сказать вкрадчиво: положи на место ребенка, не твой!
Она взяла ребенка, прижала к груди (он был мягкий, теплый и посапывал во сне), прикрыла полами плаща и так же быстро вернулась. Заперла за собой все двери и вошла в комнату, где Герман уже раздевал свою подружку, собираясь, вероятно, сделать ей еще одного ребенка. Дина, казалось, находилась между сном и явью. Пережив многое, она, пожалуй, впервые за много дней расслабилась и теперь хотела испытать хотя бы немного радости, любви.
– Дина… – прошептала Анна, чувствуя, как ее скулы сводит от нервной дрожи. – Дина, посмотри на меня… Твоя девочка у меня на руках…
Дина открыла глаза, рванулась к лампе, зажгла ее, и Анна успела увидеть блестящие кудри Германа, его тонкую белую кисть, поглаживающую обнаженное колено Дины.
– Девочку принесли. Позвонили и принесли… Надеюсь, что она здорова…
Но Дина, глядя на нее, ничего не понимала. И тогда Анна догадалась распахнуть плащ и показать завернутого в одеяльце ребенка.
– Ну? Узнаешь? Это она?
Дина подошла, взяла ребенка на руки и, не сказав никому ни слова, вышла с ним из комнаты.
– Иди к ней, ей сейчас нужна твоя помощь… Как бы она в обморок не хлопнулась…
Герман встал, быстро застегнулся и бросился вслед за Диной в спальню.
– Это она, Гера, веришь? Это она… наша девочка… – Дина не плакала. Она с необычайной нежностью шептала эти слова Герману, в то время как Анна, изнемогая от усталости, стояла рядом с дверью и прислушивалась к голосам. Ей было далеко не безразлично, что сейчас происходит там, в спальне.
Дина вышла из спальни с девочкой на руках.
– Аня… давай ее развернем, посмотрим… Что-то уж очень крепко она спит. И пахнет от нее как-то странно…
Они уложили ребенка на диван, распеленали. Девочка была крошечная, розовенькая. Рана на пуповине подсохла, но повязку, видимо, не решились трогать.
– От нее пахнет медом, – сказала Анна. – Видишь, у нее и губы-то блестят, в меду… Это чтобы она крепче спала…
– Но ведь ей же еще ничего этого нельзя! – вскричала Дина.
– Да разве теперь это имеет значение? Главное, что это она… Смотри… бирки… Что там написано?
– Казарина… Господи, да что же это такое? Где ты ее нашла, Аня?
И Анна рассказала Дине о звонке. О том, какую ответственность ей пришлось взять на себя, чтобы, рискуя всем, все же дать возможность неизвестному парню вернуть девочку.
В складках одеяла Дина нашла смятые стодолларовые купюры – пять штук.
– А это еще что? Зачем? Зачем мне эти деньги? Кто-то решил откупиться этим?
– Да нет. Это скорее просьба не обращаться в милицию. Не думаю, что человек, вложивший сюда эти деньги, имеет непосредственное отношение к твоей беде. Скорее всего он просто оказался впутан в это дело и теперь хочет хоть как-то помочь тебе… Я думаю, что он скоро позвонит… Я пообещала ему, что не обращусь в милицию. Но я говорила от твоего имени, поэтому, прошу тебя, давай все забудем… Забирай свою девочку и лети с ней в Австралию, к родителям. Хорошо, если Герман согласится сопровождать тебя… А мне теперь пора домой. Что-то я в последнее время редко там бываю… Дай-ка я подержу твою девочку… Тем более что она просыпается…
Девочка, крохотная, смешно зевнула, растягивая свои нежные тонкие губки и показывая горлышко, после чего, не открывая глаз, заплакала. Да так жалобно, что Анна прослезилась.
– Пойду в магазин, куплю детского питания… А ты пока попробуй дать ей грудь. Вдруг молоко вернется… Хотя навряд ли… Еще надо купить бутылочки в аптеке… соску, памперсы… Господи, я же ничего не знаю, ничего не умею… А завтра обязательно вызови участкового врача. Пусть посмотрит девочку. Если спросит, почему тебя до сих пор не было, скажешь, что болела, что были осложнения… Словом, придумаешь что-нибудь…
– Аня! Ты хотя бы представляешь, что ты сделала для меня? Гера, не отпускай ее… Сходите вместе в магазин и возвращайтесь вместе. Ты же снова унесешься куда-нибудь в Анну-Успенку…
– Куда? – Анна остановилась на пороге. – Что ты сказала? Анна-Успенка? А что ты помнишь об этом?
– Не знаю… Как-то само вырвалось… А что?
– Нет, я не поеду туда… сейчас… – И добавила чуть слышно: – Завтра…
…Она уезжала от Дины за полночь. Не хотела оставаться в чужой квартире. Пять раз звонил Матайтис, Дина брала трубку и говорила, что Анны нет, что она уехала к себе домой.
Дома ее ждал сюрприз: сообщение на автоответчике от Григория.
«Анечка, я скучаю. Был у тебя сегодня в три, затем заезжал в пять. Сейчас я дома. Жду тебя или хотя бы твоего звонка».
Не успела она прослушать, как в дверь позвонили. Это была Ирина.
– Твой бывший был, – сказала она, закатывая глаза к потолку. – Одет с иголочки. Словно в загс с тобой снова собрался. Он уехал – явился твой красавчик. Позвонил в дверь, постоял, подождал и тоже отчалил. Потом снова Гриша… Где тебя, мать, носит?
– Сама не знаю где… Проходи, Ир… Выпить хочешь?