– Видимо, у него была назначена встреча с покупателем в Ростове… Аня, что это мы все о делах? Я ведь пришел к тебе вовсе не за этим… Для начала я хотел объяснить тебе… В моей квартире время от времени живет моя сестра…
– Максим, не надо. Теперь это не имеет никакого значения.
– Но почему? У моей сестры проблемы с мужем, и она иногда встречается у меня со своим другом. Я же сразу догадался, что ты увидела там, в ванной комнате… Да, у меня были женщины, но это же нормально. Но теперь все изменилось, я постоянно думаю о тебе, я хочу тебя, я предлагаю тебе жить вместе. Ты – свободна…
– …и богата… – закончила за него Анна. – Я понимаю, что большая часть счетов Винклера арестована, но кое-что он успел сделать для меня. Как раз в то время, когда мы были уже в разводе. И эти деньги неприкосновенны. Есть кое-какая недвижимость, оформленная на мое имя, но ведь ты же не станешь…
– Аня, что такое ты говоришь?! Ты за кого меня принимаешь?
– За следователя прокуратуры, который занимается делом моего покойного бывшего мужа, Максим. Я никому не верю. И тебе тоже… Ты, начав действовать, не сказал мне об этом ни слова. Почему?
– Я не был уверен…
– Неправда. Ты все знал и подозревал Гришу с самого начала. Тогда почему же я должна тебе верить? Предлагаю тебе сделку…
– Аня!
– Не перебивай меня. Ты хотел знать, где я была? Где скрывалась целый месяц после похорон Гриши? Отвечу. Я была в одной деревне со странным названием Анна-Успенка. Жила там у простой женщины и о многом думала.
– И что же ты надумала? Что ты слишком стара для меня, что слишком богата, что все слишком сложно, не так ли?
– Да, именно так я и думала. Эта весна словно пробудила меня ото сна. Я теперь знаю, как мне жить, ради кого жить…
– У тебя есть другой мужчина?
– Нет, конечно, нет.
– Ты собираешься опекать Дину? Стать нянькой для ее ребенка?
– А почему бы и нет?
– Но ведь ты же еще молода и вполне сможешь родить. От меня! Давай поженимся… Меня не интересуют твои деньги, поверь мне… Я тоже не беден…
– Но ты всего лишь следователь прокуратуры. У тебя оклад. Вот поэтому-то я и предлагаю тебе сделку.
– Какую еще сделку?
– Ты должен забыть меня, понимаешь? Забыть. А взамен я подарю тебе кое-что… – И с этими словами она придвинула ему вазочку с конфетами. – Разверни вон ту, в красной обертке, но только очень осторожно…
Матайтис смотрел на нее с недоумением.
– Ты думаешь, что я повредилась рассудком? Разворачивай…
Максим развернул конфету, и в его руках блеснула ампула.
– Что это?
– Драгоценный металл. Осмий. Один грамм которого стоит двадцать тысяч долларов.
– Но откуда?.. – Он был потрясен. – Ты все знала? Знала?
– Нет, я ничего не знала. Просто я вспомнила, что, когда привезла Дину в деревню и мы пригласили деревенского доктора, он просил раздеть ее… Словом, на ней, помимо тех вещей, в которых я привезла ее в Москву, был еще и джемпер, серый, с красно-белыми оленями. Думаю, Персиц нарочно надел его на Дину, чтобы уже там, в Ростове, изъять из него эти ампулы. Они были вшиты в маленький самодельный карман, сделанный из носового платка. Елена, женщина, у которой я прожила весь этот месяц, носила этот джемпер… Он красивый, теплый. К тому же она не думала, что за ним когда-нибудь вернутся. А ампулы, которые она обнаружила в джемпере во время стирки, она сунула в стол в сенях. Они спокойно пролежали там все это время до моего приезда. Елена сказала, что они похожи на ампулы с удобрением. Спрашивала у местных жителей, что такое осмий, но там никто не знает… Вот такая история. Они – твои, Матайтис. Возьми их и делай с ними все, что считаешь нужным. Но только сделай так, чтобы меня никто больше не тревожил. Я устала и хочу спокойной жизни. Может, я уеду из страны, может, и останусь, я еще не решила…
Но она так и не договорила. Матайтис встал и направился к двери. Он ушел, даже не обернувшись. Ампулы остались лежать на столе.
Анна подошла к окну. Она долго смотрела на ярко освещенный двор, заросший тополями и каштанами, в надежде увидеть Матайтиса, но он все не появлялся. В голове проносились картины пережитого: разбитая машина Персица, бледное лицо находящейся без сознания Дины, труп Вегеле, лужи крови в квартире Григория Винклера, безумное лицо Ерохина, требующего одежду Сергея Персица, дымящийся пистолет… Она закрыла глаза и мысленно перенеслась в квартиру Гриши. Когда она вошла, эта гадина, эта Абросимова, была жива. Она только что убила Гришу и стояла, потрясенная тем, что совершила, пока не поняла, что ее пистолет перекочевал в руку к подошедшей к ней сзади Анне. Нажать на курок было просто. Это было как поставить точку в своих отношениях с Гришей. Лариса Абросимова рухнула на пол с простреленной головой рядом со своим любовником, своим хозяином, как верная и преданная собака. Анна достала носовой платок, вытерла пистолет и вложила его в руку мертвой. Убила, спустилась во двор и села на скамейку. Она и сама не понимала, что убила человека. Это уже позже, когда ей стали задавать вопросы, она стала осознавать, что убила любовницу своего мужа, женщину, так отдалившую от нее, от Анны, Гришу. Отвечая на вопросы следователя, она представляла себе, как смеялись над ней Григорий с Ларисой в постели, когда он рассказывал своей любовнице о том, что его бедная жена вяжет кофты на продажу. Но ведь именно с этой женой он и хотел уехать, сбежать, чтобы там, на прогретой солнцем благословенной земле, начать строить свои, новые пирамиды. С ней, а не с Ларисой. И это было единственным утешением.
…Она увидела Максима сквозь пелену слез. Он стоял под ее окном и курил. Долго курил. «Я жду от тебя ребенка», – мысленно обратилась она к нему, и сердце ее замерло в это мгновение. «Слышишь, Матайтис? У нас будет ребенок, и если ты сейчас уйдешь, то никогда не увидишь его…»
И он, словно услышав ее, поднял голову, махнул ей рукой и бросился к подъезду…