Он лег на диван прямо в кабинете, вытянулся всем телом и расслабился. Уснуть не удалось – стоило только закрыть глаза, как перед ним возникала Коваль, ее улыбка, глаза. В такие моменты Хохлу казалось, что он слышит ее голос, смех, чувствует, как она прикасается к нему, целует, прижимается грудью. Эти видения бывали настолько реальными, что Женька шарил рукой по дивану в надежде, что это ему не кажется, что стоит только открыть глаза – и рядом будет Марина, живая и здоровая, такая, как всегда. И как же больно бывало потом…
Спустя неделю в дом пожаловала гостья. Тяжелые ворота поехали в сторону, у Хохла от неожиданности отвисла челюсть и пропал дар речи. Перед ним стояла… Марина.
– Ма-а-ама! – не своим голосом закричал Егорка, шустро выбираясь из песочницы, и только сейчас Женька понял, что перед ним не призрак, а всего лишь Мышка в неизменных черных джинсах и кожаной куртке…
Мальчик, подбежав ближе, тоже узнал Машу, остановился и заревел так обиженно, что у Хохла кольнуло в груди.
– Егор… не плачь, маленький, это же я, Маша. – Мышка присела на корточки, бросив на землю спортивную сумку, и притянула ребенка к себе. – Не плачь, детка, ну, что ты…
– Мама! Мамы… нету, – проревел Егор, прижавшись к Мышке и обхватив ее за шею.
– Знаю, маленький, – Мышка вздохнула и поправила Егору задравшиеся джинсы. – Привет, Женя. – Она подошла к Хохлу и, встав на цыпочки, поцеловала в щеку.
– Сдурела? – мрачно поинтересовался он. – Я чуть кони не двинул… Хоть бы для приличия чего другое натянула…
– Прости. Не подумала…
– Ты чего приперлась-то? – «гостеприимно» спросил Хохол, и Мышка слегка обиделась:
– Не приперлась, а приехала. Вас поведать. Мои в Турцию улетели, мне туда нельзя, ну, я на самолет – и к вам…
– Ну, идем в дом, что ли… – вздохнул Женька, подумав, что визит подруги очень не вовремя. С одной стороны… Но с другой…
Приезд Мышки мог оказаться как нельзя кстати. Она все-таки врач, свой, надежный человек, а Ветка как раз вчера намекнула, что Бес не на шутку заинтересовался ее отлучками среди дня без охраны… Выходило, что Мышка появилась как раз в нужный момент. Взвесив мысленно все за и против, Хохол снова шумно вздохнул и решительно сказал:
– Идем, Машка, разговор есть.
Рядом с Егором моментально вырос его личный охранник Гена, высокий, худощавый, темноволосый мужчина лет сорока пяти. Егорка широко улыбнулся, задрав головенку так, что с нее свалилась белая бейсболка. Гена молча подобрал ее и вернул на место. На левой руке охранника, несмотря на теплую погоду, была черная перчатка. Протез. Хохол, понимая, что более надежного человека, чем бывший спецназовец, ему не найти, приставил его к сыну, и теперь мужчина почти неотлучно находился рядом с Егором. Отсутствие руки не лишило Генку осторожности и чутья.
– Гена, мы поговорим с Машей недолго, побудь во дворе, – попросил Женька, провожая гостью в дом.
Гена только хмыкнул – он и без Хохловых просьб не спускал глаз с Егорки. Усевшись рядом с няней на край песочницы, он наблюдал за тем, как мальчик крутит какие-то рычажки на приборной панели маленького мотоцикла и издает губами звуки, имитирующие работу двигателя.
– Зря Евгений Петрович обманывает Егора, – со вздохом проговорила няня, складывая формочки в ведро.
– Он еще маленький, ему не объяснишь, – буркнул Гена, не отрывая взгляда от Егорки.
– Все равно. Он ведь ждет мать, а все вокруг только поддерживают его ожидание.
– Не лезьте, Наталья Марковна. В этом доме не задают лишних вопросов, разве вы еще не поняли? – Гена постучал лопаткой о край песочницы, стряхивая песок. – Евгений Петрович поступает так, как считает правильным, и не нам с вами его судить.
– Я не лезу, Геннадий Аркадьевич…
– Гена, – поправил охранник.
– Да, простите, забыла. Так вот, Гена, я не лезу. Но ребенку от вранья только хуже. Он скоро начнет понимать, и как тогда станет изворачиваться Евгений Петрович? Что придумает? Куда делась Марина Викторовна? – няня требовательно взглянула в хмурое лицо Гены. – Как он объяснит сыну?
– Найдет, что сказать. А я вам настоятельно советую – думайте, что говорите, Наталья Марковна. Марины Викторовны нет больше, некому будет Евгения Петровича остановить, если он разозлится. Только она могла…
В кабинете Хохол уселся в Маринино кресло, закурил, достал пепельницу и подвинул ее ближе к севшей напротив Машке. Та отрицательно кивнула – курить не хотела. Окинув взглядом кабинет, задержалась взглядом на большой фотографии Егора Малышева, висевшей в простенке между окон.
– Надо же, как все изменилось, да, Женя? И Егора нет больше… и Маринки тоже нет…
– Прекрати! – скривился Хохол. – Я стараюсь об этом не думать. И вообще… ты как – шибко нервная? Может, коньячку сперва?
– Что за загадки? – насторожилась Мышка, и Женька решил не юлить:
– Понимаешь, Маш… а ведь Маринка-то того… жива…
– Что?! – резко подавшись всем своим худым телом в сторону отпрянувшего от неожиданного движения Хохла, переспросила Мышка. – Ты… ты что сказал?!
– Не пыли, Маш, – скривившись, попросил он, прикурив новую сигарету. – Не перебивай только, я ж оратор тот еще. Короче…
За десять минут Женька выложил ошарашенной и совершенно растерявшейся Мышке все, что произошло до мнимых похорон, на которых она была, и после них.
– …И вот теперь она там совсем одна. Виола не может больше туда ездить, потому что муж напрягаться стал. А когда Бес напрягается – то вокруг становится неспокойно всем. А мне этого не надо. Я еще должен Реваза наказать так, чтоб пыль столбом и кровища фонтаном.
Мышка испуганно отпрянула. Она слишком хорошо знала сидящего перед ней человека, чтобы усомниться в его словах.
– Женя… а ты не подумал о том, что у тебя на руках малолетний ребенок и едва живая женщина? – осторожно спросила она.
Хохол вздохнул:
– Это и есть самая главная проблема, понимаешь? Маринка и Егор… Не будь их рядом, я бы уже весь город сжег на хрен. Но не могу… пока не могу.
– Ты хочешь увезти их в Англию? В дом Егора?
– А куда еще? Можно, конечно, на Кипр, там все-таки тоже дом, там тепло… но доктор сказал, что резко менять климат нельзя, а в Англии все же погода ближе к нашей. Увезу туда, потом будет видно.
Маша потрясенно молчала, не в состоянии свыкнуться с мыслью, что подруга, которую она сама лично провожала в последний путь, не умерла.
– Даже приехать и поцеловать ее не могу. Я измучился, Машка, если бы ты только знала… – пожаловался Хохол. – Спать не могу, только глаза закрою, ее вижу.
– Ты хочешь, чтобы я побыла с ней? – Мышка встала, обошла стол и положила руки на плечи сгорбившегося в кресле Женьки.