– Да пошел ты! – вдруг закричала она и, отвернувшись к стене, расплакалась.
Она знала, что нельзя было при Сереге этого делать. Вцепится, начнет вытягивать из нее по слову, додумывать, сопоставлять. А то еще чего доброго раньше ночи кинется ее утешать и лезть к ней под одеяло. Тогда хоть вешайся. Но слезы было не удержать. Она зарылась в подушку лицом, укрылась с головой одеялом и ревела безудержно.
– О-оо, как все запущено, – пробормотал Иванов озабоченно и совершенно непредсказуемо спрятался в кухне за закрытой дверью.
Ревела она долго. Потом вроде задремала. Очнулась оттого, что Серега трепет ее за плечо.
– Пошли поешь, Люб, – проговорил он робко, совсем не похожим на его обычный глумливый голосом. – Чего ты, а?! Пойдем, а то заболеешь.
Неожиданно его нежелательное и отвратительное прежде участие подействовало на нее благотворно. Люба выбралась из постели и на десять минут скрылась в ванной. Умылась, почистила зубы и кое-как пригладила волосы, торчащие в разные стороны. Понаблюдала за собой немного в зеркало и чуть подвела глаза. А потом, вздохнув, и по губам помадой мазнула.
– Во! Вот это по-нашему. Присаживайся, Любовь! – Иванов уступил ей свое обычное место в углу, из-за которого они прежде всегда спорили, поставил в центр стола сковородку с жареной румяной картошкой и пододвинул ей тарелку с сырокопченой колбасой. – Трескай, жена! Хоть и бывшая ты мне, но душа-то за тебя все равно болит.
Врет как сивый мерин, решила про себя Люба, цепляя с тарелки кружок колбасы. Не иначе больше чем на два дня решил остановиться. Или что-то нужно от нее, вот и ходит кругами, боясь заговорить о главной и истинной причине визита.
Ни за что не станет ему помогать. Никаких наводящих вопросов! Никакой прежней проницательности и правдивости. Пускай сам барахтается в своем вранье, как хочет. И вытягивает из себя свои просьбы пускай сам. Все, надоело! Надоело с ним возиться. Ну, случались у нее редкие приступы женской слабости, когда хотелось его обратно. Но ведь редкими они были, и тут же проходили без следа. Да и случались-то все больше в его отсутствие. А стоило увидеть его, услышать и перекинуться парой фраз, как тут же никаких сожалений о содеянном в его отсутствие разводе. Никаких угрызений совести за собственную холодность и чрезмерную правдивость. И никаких желаний, кроме одного – оказаться от Иванова как можно дальше.
– Что случилось-то, расскажешь? – Иванов протянул над столом руку и нежно коснулся ее щеки. – Плачешь, как девочка. Не иначе, обидел тебя кто-то жестоко. Не Ким, нет? Странно… Но это сугубо личное, я это нутром чую, Люб. Из-за своих лабораторных крыс ты бы так не сокрушалась… А это… А это случайно не новый хозяин завода тебе от места отказал, а?!
Поразительно!!!
Люба уставилась на Иванова во все глаза. Его бы извилины, да в нужном направлении свернуть. А то все ведь наперекосяк. То соврет, то украдет, то изменит.
– Откуда про нового хозяина знаешь? – буркнула Люба невнятно, занавесившись от Сереги густой челкой. – Сорока на хвосте принесла?
– Здрассте, приехали! – Иванов фыркнул, брызнув на стол пережеванной картошкой, тут же смахнул ее со стола на пол и вытер руки о штанину. – Я где, по-твоему, работаю-то?
– Где?
– На заводе, милая. В транспортном цехе, – проговорил Иванов и с завидным аппетитом снова набросился на картошку с колбасой, забубнив уже с набитым ртом: – Где работал до подсидки, туда и вернулся.
– Господи! Нет!!! – она даже руки на груди молитвенно сложила, боясь поверить в услышанное. – Ты же сказал, что на большой дороге тебе больше не место! Снова сбрехал! Господи, как же я ненавижу твое вранье!!!
Иванов вдруг разозлился, что редко в последнее время позволял себе на ее территории. Швырнул вилку об стол. Вскочил с места, откинув табуретку ногой. И подлетел к ней, нависнув, как бывало.
– Ты чего, меня за фраера держишь, дура?! Я же сказал тебе, что не на дороге я! Не дают мне ничего, поняла! В гараже слесарю, а мне это поперек горла. Мне мотор нужен, поняла, идиотка?! Мотор!!!
Он орал сейчас на нее так, как бывало прежде. Низко нагнувшись к ней, орал ей на ухо, почти оглушив. И знал ведь, мерзавец, как не терпела и боялась она таких вот его вспышек гнева. И все равно орал.
– Кто я без дороги?! Никто! Бугор над душой торчит целый день, как в зоне! Поди туда, подай то, сделай это! Это не мое, понимаешь?! Не мое!!!
Серега отпрянул, тяжело дыша. Привалился задом к подоконнику и взъерошил волосы растопыренной ладонью. На нее он больше не смотрел. Пока не смотрел. Ждал ее вопросов. Зачем же он здесь еще?
Люба заколебалась. Идти на поводу у Иванова жутко не хотелось. И в то же время разбирало тревожное любопытство. С чего это он решил с ней своими проблемами делиться? Помощи от нее, ждет что ли. С какой, интересно, стати?..
– И что же я могу для тебя сделать? – пришлось ей все же снова принять его подачу. – Чем могу помочь?
– Да всем, господи! Всем, Люба! Ты же теперь у нас в фаворе! Тебя, говорят, сам хозяин теперь трахает.
Вот это был удар! Без промаха. Наверняка. Сразу по цели, и не один раз. Десять – ноль, что называется.
Ни заорать на него, ни ответить что-либо, ни просто возразить сил не было. Их и было-то не в достатке, а теперь не стало и вовсе. Словно весь воздух из нее выпустили, как из дешевого резинового шарика.
Люба скорчилась над столом и крепко зажмурилась, глухо застонав.
В ушах зазвенело так, будто в голове у нее кто-то досужий принялся крошить о камни стекло.
Знает! Серега?! Если он знает, то кто еще?! Кто в посвященных?! Посвященных в ее страшную тайну. Тайну ее унижения, уничтожения, падения…
Что еще можно придумать? Пожалуй, и этого хватит на десятерых.
На нее станут оглядываться, тыкать в нее пальцами. На проходной контролерша непременно скривит тонкогубый рот в ехидной ухмылке.
А Танька… А Танька Савельева победоносно обведет всех взглядом и произнесет что-то наподобие: а что я вам говорила. Тут же расскажет Тимохе. Тот – Киму. И Ким ему поверит. Он же видел их с Хелиным вместе в ресторане…
Какая гадость! Какая гадость теперь ее жизнь! Умереть, что ли?! Умереть, чтобы не мучиться, не страдать и не казниться ежедневно от всеобщего презрения.
– Ты это, Люб, не парься уж дюже сильно-то. – Иванов слегка ослабил натиск. – Об этом никто, кроме меня, не знает, если ты из-за этого так страдаешь.
– Да?! – она подняла на него обезумевшие от отчаяния глаза. – Откуда тебе-то стало известно?! Ты что, следил за мной?!
– Да, следил. – Серега кивнул и тут же, довольный собой, осклабился. – Случайно, прикинь, получилось. Ходил в пятницу под вечер в контору документы подписывать у бухгалтеров. Так, на хрень всякую: на ветошь, горюче-смазочные материалы, что-то еще. Все подписал. Да задержался на первом этаже с охранником. Пока болтали о том о сем, рабочий день закончился. Гляжу, выплываете, голубки. Я за вами. Ты вся такая…