– Прости, девочка, – наскоро извинился Васька, едва не силой запихнув меня в свой «Опель». – Так надо... Я что-то не подумал...
Я терпеливо дождалась, когда он сядет рядом со мной, даст команду водителю трогаться с места, и лишь тогда поинтересовалась:
– Какая муха тебя укусила, Лукашин?
– Понимаешь, Сашка-букашка, – он принужденно хохотнул и повертел крепкой шеей в тесном воротничке сорочки. – Я совсем не подумал о том, что ты, возможно, тоже находишься под прицелом. Вытащил тебя на люди... Идиот...
Понятие «на люди», допустим, было относительным. Потому что людей, кроме его охранников и прислуги, обслуживающей наш столик, я нигде не встретила. То ли для посещений время еще не настало. То ли его ребята заранее расчистили территорию. Но ресторан был практически пуст. Но все равно, тот факт, что Лукашин решил подстраховаться, мне понравился. Значит, он всерьез воспринимает мои проблемы. Значит, на самом деле решил помочь мне, раз печется о моей безопасности. И даже тот факт, что он вез меня к себе домой, я обыграла теперь с другой стороны. Там мне будет намного спокойнее и безопаснее. Ни к чему тете Соне лишняя головная боль из-за меня. Я ей позвоню. Как только приеду в дом к Ваське, так сразу ей и позвоню и в двух словах объясню, где я и с кем. Другой вопрос: что делать с полковником... Да, хотелось мне того или нет, но мысли о нем начали изрядно мне досаждать. Куда он, спрашивается, подевался? Почему бросил меня там, в тупичке, наедине с этими парнями? Васька Лукашин не сразу явил нам свою холеную физиономию, а выжидал какое-то время. А до того момента я общалась с его охраной и трусила, если честно, причем отчаянно трусила. Где же был он все это время?
Я отодвинулась подальше от Лукашина, который источал флюиды нервозной озабоченности, уставилась в окно на городские сумерки и призадумалась.
Вопрос: для чего я была нужна полковнику? – повис в воздухе.
Итак, что у меня против него имелось?.. Он приехал следом за мной в этот город. Следил за моими передвижениями. Потом выцарапал из меня страшную тайну. Тайну, с которой я намеревалась умереть. За которую мне до сих пор стыдно до слез и отчаяния. А потом... Потом он позволяет мне благополучно исчезнуть, и... Что – «и», я не знала. Ломала голову и так и эдак, но ничего, кроме неприязненных выводов, не сделала.
Вывод первый, самый неприятный для меня: он использовал меня в роли источника информации и бросил при первой возможности, потому что я стала для него бесполезной.
Вывод второй и менее неприятный: он продолжает следить за нами, чтобы держать ситуацию под контролем, а не высовывается лишь для того, чтобы не навредить мне.
И вывод третий – самый ужасный, от которого сводило зубы и делалось так тошно, что хотелось умереть: он все-таки замешан в этом деле, и если следит сейчас за нами, то лишь для того, чтобы завершить свою тайную и опасную игру...
Улица резко вильнула в сторону, затем плавно полезла в гору. Старые каштаны, заселившие обочины много лет назад, обжились здесь так по-хозяйски, что широкопалые листья мягко шуршали по крыше машины и порой из-за них было плохо видно дорогу.
– Нагорная... – тихо молвил Лукашин и начал сползать по сиденью в мою сторону. – Помнишь, Сашка, как ты тут бегала с косичками до самой поясницы? Такая пигалица на тонюсеньких ножках и с толстыми пушистыми косицами, за которые мне всегда хотелось тебя подергать...
Мне очень хотелось ему возразить и сказать, что в городе мы с ним ни разу не встретились. Что наше знакомство ограничивалось лишь окрестностями села Голощихина. И что по этой улице я никак не могла бегать одна. Тетя никогда не отпускала меня так далеко от дома. Но я не стала. Хочется человеку ностальгического вечера, пусть будет так. Ведь на сегодняшний момент он единственный, с кем я могу почувствовать себя в относительной безопасности. Не спорить же с ним из-за таких пустяков, как полустершиеся из памяти воспоминания...
Водитель между тем сбавил скорость, почти до упора выкрутив руль влево. И машина, продравшись сквозь заросли бузины, медленно вползла в узкую кованую калитку. Стоило нам въехать, как калитка захлопнулась с диким грохотом. Даже сквозь ровный гул мотора и толщу автомобильного стекла мне был слышен этот неправдоподобно громкий лязгающий грохот. Узкая дорожка, нет, скорее широкая, заросшая муравой тропа, по которой мы ехали, приближала нас к двухэтажному бревенчатому дому. Тот выступал из зарослей американского клена огромной мрачной громадиной. Ни одно окно не светилось, а время уже клонилось к позднему вечеру. Хотя что это я? Какой свет, если хозяин дома сидит рядом со мной?..
– Приехали, Сашка-букашка, – произнес Лукашин, как мне показалось, с огромным облегчением. – Поживешь пока здесь.
– Пока? Как это?
Я с тайным опасением оглядывала все вокруг, и увиденное, если честно, меня не порадовало. Кругом сплошные заросли, заросли, заросли... Рябина, тополь вперемешку с американским кленом. Нагромождение каких-то колючих даже на вид кустарников. Буйство крапивы с северной стороны дома. Ни тебе асфальтированных дорожек, ни клумб, да какие там дорожки, если тропинки казались давно нехожеными.
Дом был заброшенным... Поняв это минут через пять после того, как мы с Васькой вышли из машины, я заволновалась. Зачем он привез меня сюда? Что я забыла в этом богом покинутом районе на Нагорной улице, которую не позволялось посещать в моем далеком детстве ни одной добропорядочной девочке? Если он считает, что в центре города в респектабельном ресторане мне опасно находиться, то кто защитит меня здесь?
– Ты будешь под охраной, – прочел мои мысли Лукашин и, мягко взяв под руку, повел к крыльцу, на которое и ступать-то было страшно. – Здесь тебя никто не будет искать. А в городе... Ты сама знаешь...
– О чем? – Я сконцентрировалась на том, чтобы суметь перемахнуть через вторую провалившуюся ступеньку и ступить сразу на четвертую, поскольку третья выглядела чуть лучше второй. Когда у меня все это получилось, я повторила: – О чем я знаю?
– Гошку убили в центре города, в многоквартирном доме, и никто ничего не слышал и не видел. А здесь...
– А здесь если меня убьют, услышат? – попыталась было я пошутить и от того, в какую гулкую пустоту ушли мои слова, аж передернулась. – Что происходит, Лукашин? Может быть, ты мне объяснишь? Зачем ты привез меня сюда? Чей это дом?
– Мой... Я здесь живу... – туманно пояснил мне мой друг детства, совсем не подозревая, что на предмет его жилищной устроенности меня заблаговременно просветил полковник.
Хотя как знать, кто из них врет, а кто говорит правду?..
И я пошла за Лукашиным в гулкую, пахнувшую мышами и плесенью пустоту дома. Нырнула в темные сенцы, как в омут головой. Потом сделала три неверных шага. Остановилась, вслушиваясь в опасную темноту и в стук собственного, словно взбесившегося, сердца. Потом тихо позвала:
– Лукашин, ты где?
Больше всего я боялась сейчас услышать в ответ тишину. Я едва не завизжала в повисшую трехсекундную паузу, последовавшую за моим вопросом. А когда он весело хохотнул мне в самое ухо: «Здесь я, девочка, ну чего ты...», я чуть не разревелась от радости.