– Милая, но это так модно, – терпеливо разъясняла ей мачеха, когда им приходилось изредка сталкиваться на веранде. – Мебель легкая, экологически чистая, стоит больших денег…
– И требует такого же дорогостоящего ухода! – отвечала ей Ася, прочитавшая накануне, как муторно и кропотливо нужно ухаживать за такой вот плетеной роскошью. – А вам ухаживать некогда… за мебелью…
Ей всегда хотелось сказать, что ухаживать мачехе некогда не только ни за чем, но и ни за кем. Ванька рос сам по себе. Слава богу, что хоть вырос нормальным человеком. Но тут, скорее, сказалось влияние ее, Асиного, отца. Отец живет рядом с ней, но сам по себе. Слава богу, что его это устраивает. Она, Ася, тоже всегда была сама по себе. Мачехе вечно было некогда ухаживать за кем бы то ни было и за чем бы то ни было. Потому и колосился сорняк на участке буйным цветом, и березы все плотнее обступали двухэтажное строение, которое и домом-то назвать язык не поворачивался – всего лишь строение, не более того. И дорогая плетеная мебель визгливо возмущалась всякий раз, когда кто-нибудь пытался на ней пристроиться.
Дача Асиного детства была совсем другой. Там не было двухэтажного деревянного дома с резными наличниками и винтовыми лестницами, не было дорогой мебели и стильных пластиковых дверей. Ничего этого не было. Зато там были аккуратные ухоженные грядки, засаженные сортовой земляникой и помидорами. И заросли черной смородины, в которых она любила прятаться солнечным июльским полуднем, дышали жарко и духовито. И еще милые ситцевые шторки в мелкую клетку там были. Мама всегда их снимала на зиму, а в мае вывешивала. Свеженькие такие, только что отутюженные, хрустящие яркой накрахмаленной клеткой. А половицы там были некрашеные. Мама натирала их песком и споласкивала затем водой из пруда. Половицы сохли под солнцем, паря неповторимым запахом чистоты и уюта. Они варили с мамой картошку в старом закопченном чугунке, вываливали потом ее в глубокую тарелку, поливали постным маслом и посыпали укропом. Картошка дышала по-особенному. Никогда потом Ася не ощущала такого густого, стойкого аромата вареной картошки. Никогда после смерти мамы. Все запахи, роднившие Асю со счастьем, ушли вместе с матерью. Ушли в никуда. В ее, Асино, прошлое…
– Аська, ты чего притихла? – влез в ее мысли досужий сводный братец и даже снизошел до того, чтобы потрясти за плечо. – Не боись, прорвемся! Сейчас вот доедем, отдохнем, а там будем думать…
Все ясно. Он все решил заранее. Вернуться ей в город сегодня не придется. Его «отдохнем» было тому свидетельством. Препираться она и не стала бы. Сил осталось ровно настолько, чтобы свернуть с трассы на проселочную дорогу, проехать пару километров до дачного поселка и приткнуть машину под березами, потому что гаражные ворота с некоторых пор перестали открываться, а их ремонтом, конечно же, некому было заняться. Потом бы рухнуть Асе в собственной ее комнатке на втором этаже и забыться сном, но… Но Ванька-ирод, как всегда, внес в программу свои коррективы. Стоило им переступить порог дома и запереть за собой дверь, как он тут же потащил ее за рукав в кухню, на ходу приговаривая:
– Ты не можешь позволить мне уснуть голодным, Аська! Ты же знаешь, как я люблю покушать!
«Не покушать, а пожрать», – захотелось ей его поправить. Но на препирательства нужны были силы, а их у нее почти не осталось, поэтому она покорно поплелась за братцем в кухню.
– Опа! – зажег он свет и тут же метнулся к двухкамерному холодильнику, нежно урчащему в углу огромной кухни. – Ну-ка, что тут у нас имеется?
Имелось много чего. Мачеха часто поручала своим подчиненным завозить продукты к себе на дачу. Посещалась дача в последнее время не так чтобы часто, поэтому холодильник иногда представлял собой склад замороженных продуктов и изысков быстрого приготовления. Вот и сейчас, стоило Ивану рвануть на себя дверь, как на него с верхней полки свалилось сразу несколько ярких шуршащих упаковок.
– Господи, какое счастье! – прорычал он, выгружая половину продуктов на стол. – Аська, не стой чучелом, помогай! Ставь сковородку на плиту, яйца разбей туда. Колбасу жарить будем? Будем! Черт, я такой голодный…
Ася пронзила негодующим взглядом широченную спину Ивана, прошла к раковине и принялась намыливать руки. Чего ей только не приходилось делать за минувшую ночь. И пожар тушить, и в роли спасателя выступить… Ей бы не только руки, но и всю себя, содрав грязную одежду, хорошенько помыть.
Ася увидела в стеклянной дверце шкафа свое отражение и ужаснулась. На кого же она похожа! А еще домой, пред светлые очи любимого Ленечки, рвалась! Разве же можно в таком-то виде?! На щеках грязные разводы. Наверное, она плакала в какой-то момент и размазывала слезы грязными руками. Странно, что ей это не запомнилось. А может, разводы от копоти… Волосы всклокочены и торчат во все стороны ершиком. Свитер и джинсы в крови. Тушь размазана под глазами черными полукружьями. Ногти поломаны… Нет, Ванька был прав, затащив ее на дачу. Ленечка не терпел подобной распущенности в женщине, он бы ей не простил такой вид и нудил бы потом и нудил, забыв спросить, почему она так выглядит. Н-да…
– Аська, ну ты чего там, как в операционной, лапки свои моешь? – взревел голодный Ванька, орудуя ножом и распаковывая пакеты с бужениной и сыром. – Я дождусь сегодня яичницы или нет?
Она встряхнулась, вытерла руки о чистое полотенце и послушно потянулась к сковородке. Но тут же была отстранена могучей дланью сводного братца.
– Слушай, ты пойди помойся, что ли… – пробормотал он с жалостью. – На тебя смотреть страшно. Прямо вурдалак или вампир какой-то, честное слово! Вся в крови, в копоти… Ступай, ступай, я тут справлюсь. Прими душ и спускайся завтракать. Да, теперь уже завтракать, начало шестого.
Без лишних возражений Ася поднялась по винтовой лестнице на второй этаж и открыла дверь в свою комнату. Ранние апрельские сумерки успели обозначить угол шкафа и широкую кровать, укрытую мохнатым пледом, подаренным мачехой к годовщине их с Ленькой свадьбы. Годовщину отмечали на даче. Ася тогда накрыла этим пледом кровать, да так и оставила его здесь. Ну, не хотелось ей иметь в своем доме никаких напоминаний об этой сухопарой женщине с красивым нервным лицом, которая сменила ее мать подле ее отца…
Не включая света, Ася открыла шкаф и нашла на ощупь махровый халат. Потом достала белье и пошла в душевую, находившуюся в торце лестничной клетки второго этажа. Она шла быстрыми легкими шагами, но Ванька все равно услышал. Высунул голову из кухни, поймал ее взглядом, улыбнулся и попросил:
– Ты недолго там, утенок, а то я все слопаю…
Под душем Ася могла стоять по полчаса, и это было единственное, что ей нравилось делать в дни посещения загородного дома. Со всем остальным она просто мирилась. Мирилась с любовью отца к мачехе, которая бесстыдно лезла из его глаз даже в ее, Асином, присутствии. Мирилась с вечным сарказмом мачехи. Мирилась с беспорядком в доме и на участке. Душевая – единственное место на даче, которое мачехе не удалось запустить. Здесь все сияло и искрилось в лучах солнца или огромной неоновой лампы, в зависимости от времени дня. Полки заполняли банки с кремами и гелями, декоративные мочалки и мыла разных видов. И еще здесь всегда было тепло.