Сесил Мелори. Он, кажется, известный художник. Может, и не Пикассо, но я точно о нем слышала. А он-то здесь при чем?
— Значит, Сесил Мелори жил здесь? — спрашиваю я.
— Ну разумеется, — удивляется она. — Поэтому дом реконструировали и превратили в музей. Он жил здесь до двадцать седьмого года.
До двадцать седьмого года? Вот это да. Если он здесь жил, Сэди наверняка его знала. Они могли общаться.
— Он был другом сына викария? Стивена Неттлтона?
— Дорогая моя… — женщина явно шокирована, — вы что, не знаете, что Сесил Мелори и есть Стивен Неттлтон?
Стивен — это Сесил Мелори? Сам Сесил Мелори?
Я слишком обескуражена, чтобы сказать хоть что-то.
— Позже он окончательно сменил имя. Вероятно, из-за разногласий с родителями. После того, как переехал во Францию…
Стивен стал знаменитым художником. Как это может быть? Сэди ничего про это не говорила. А уж она прожужжала бы мне все уши. Неужели она не знала?
— С родителями он так и не помирился до самой смерти. Но вы ведь знаете, что он трагически умер совсем молодым, — смотрительница скорбно качает головой. — Вы, конечно, хотите взглянуть на спальни?
— Нет-нет. В смысле… подождите… Мне немного не по себе. Видите ли, Стивен… я хотела сказать, Сесил Мелори был другом моей двоюродной бабушки. Она жила по соседству. Они дружили. Но видимо, она так и не узнала, что он прославился.
— О-о, — понимающе кивает смотрительница. — Неудивительно, ведь он не был знаменит при жизни. Только через много лет после смерти интерес к его работам возник сначала во Франции, а потом и на родине. А поскольку он умер молодым, картин немного, и потому они особенно в цене. В восьмидесятые годы на его творчество случился настоящий бум. Тогда-то он и стал широко известен.
В восьмидесятые. А Сэди хватил удар в восемьдесят первом. Тогда-то ее и отправили в дом престарелых. Никто ей ничего не сказал. Она понятия не имела о том, что происходит в мире…
Возвращаюсь к суровой реальности и обнаруживаю, что служительница как-то странно смотрит на меня. Бьюсь об заклад, она готова вернуть мне деньги и вытолкать за дверь.
— Извините, задумалась. Он работал в сарае в саду?
Лицо ее разглаживается.
— Именно там. Если вам интересно, у нас есть несколько книг о Мелори.
Она уходит и тут же возвращается с небольшой книгой в мягкой обложке.
— О его молодости известно не так уж много, ведь городские записи сильно пострадали во время войны, а когда исследователи занялись изучением биографии художника, большинство его сверстников уже скончалось. Во Франции он писал в основном пейзажи.
Она протягивает мне брошюру, на обложке — морской пейзаж.
— Как интересно.
Я листаю книжицу и натыкаюсь на черно-белую фотографию мужчины с палитрой в руках. Подпись гласит: «Редкий снимок Сесила Мелори за работой». Теперь понятно, что влекло к нему Сэди. Высокий, брутальной наружности брюнет, темные глаза буквально притягивают. Опасный тип. Наверняка считал себя гением. Полагал, что слишком хорош для обычных отношений. И хотя он давным-давно в могиле, мне так и хочется отчитать его. Как он мог так ужасно обойтись с Сэди? Как мог уехать во Францию и забыть о ней?
— Великий художник. (Вот репей!) Его ранняя смерть — одна из величайших трагедий минувшего века.
— Что ж, возможно, он заслужил это, — недобро усмехаюсь я. — Характер у него был препротивный. Как считаете?
Смотрительница в полной растерянности. Она то открывает рот, то снова захлопывает.
Я листаю страницы. Мелькают скалы, море, какие-то куры… И вдруг! С бумаги на меня взирает глаз. Просто глаз. Это фрагмент картины. Но я где угодно узнаю эти пушистые ресницы и хулиганский блеск во взгляде.
— Вы не знаете, кто это?
— Дорогая, — женщина едва сдерживается, — но это же… Конечно, вы узнали фрагмент одного из его известнейших полотен. Если хотите взглянуть, у нас есть копия картины в библиотеке.
— Очень хочу! — Я готова сорваться с места. — Куда идти?
Она ведет меня по скрипучему коридору в темную, устланную коврами комнату. Повсюду книжные полки и старые, обитые кожей кресла. Над камином висит большая картина.
— Посмотрите, — с придыханием шепчет музейщица, — вот наша гордость.
Я лишаюсь дара речи. Горло сдавило. Замираю, притиснув книжку к груди, и смотрю, смотрю, смотрю.
Вот и она. Из позолоченной рамы на меня глядит Сэди. Никогда я не видела ее такой красивой. Такой безмятежной. Такой счастливой. В огромных темных глазах мерцают искры. Я знаю, что это такое. Любовь.
Она опирается на спинку стула, обнаженная, лишь дымчатая драпировка едва прикрывает грудь и бедра. Короткие волосы подчеркивают длинную шею. В ушах сверкают серьги. А на шее — ожерелье со стрекозой, бусины струятся по чуть прикрытой груди, стекают на руку. В ушах у меня звучит ее голос. Я была в нем счастлива… Я чувствовала себя прекрасной. Как богиня.
Теперь все встало на свои места. Вот зачем ей понадобилось ожерелье. Это символ любви и счастья. Неважно, что было до и после. Неважно, что потом ее сердце разобьется. Тогда жизнь казалась чудом.
— Поразительно, — я смахиваю слезу.
— Разве она не прекрасна? — Служительницу умиляет моя реакция. Я веду себя как истинная ценительница искусства. — Детали и нюансы великолепны. Каждая бусина — маленький шедевр. Все выписано с такой любовью. — Она преданно глядит на портрет. — И главное, это единственный портрет, который он создал.
— То есть? — недоумеваю я. — Ведь Сесил написал множество картин.
— Без сомнения. Но портретов больше нет. Никто не мог его уговорить. Когда он стал популярен в художественных кругах Франции, его просили множество раз, но он всегда отвечал: «J'ai peint celui que j'ai voulu peindre». Женщина делает эффектную паузу. «Я уже написал ту, о которой мечтал».
Я безмолвно смотрю на нее, не в силах переварить обрушившуюся на меня информацию. Он писал только Сэди? Всю свою жизнь? Ту, о которой мечтал?
— А в этой бусине… — смотрительница указывает на картину с многозначительной улыбкой, — таится маленький сюрприз. Небольшой секрет художника. — Она манит меня пальцем. — Видите?
Я послушно приглядываюсь к холсту. Бусина как бусина.
— Практически невозможно разглядеть без увеличительного стекла… Вот смотрите. — Она достает откуда-то лист плотной бумаги. На нем изображена огромная, в несколько раз увеличенная бусина с картины. С изумлением я обнаруживаю в ней лицо. Мужское.
— Это?..
— Мелори, — в восторге кивает она. — Его собственное отражение в ожерелье. Он изобразил самого себя на картине. Миниатюрный, скрытый от посторонних глаз портрет. Его впервые разглядели только десять лет назад. Это тайное послание.