— Добрый день, Грег. Это Бекки Блумвуд.
— Бекки! Как хорошо, что вы позвонили! — Грег явно растерян. — Как поживаете?
— Э-э… хорошо! Очень рада была с вами вчера познакомиться. — Я осознаю, что от волнения почти визжу. — И меня весьма заинтересовали ваши предложения.
— Прекрасно! Ну, как проходит поездка?
— Замечательно. — Я делаю глубокий вдох. — Грег, вчера вы сказали, что хотите представить меня своему руководству…
— Конечно! — с жаром восклицает Грег. — Я уверен, что Дэйв будет счастлив с вами познакомиться. Мы оба думаем, что у вас большое будущее. Большое.
Какое облегчение. Слава богу. Слава…
— Так что когда снова заглянете в Нью-Йорк, — частит он, — обязательно мне позвоните, и мы что-нибудь придумаем.
Я смотрю на телефон в шоке. Когда я приеду в следующий раз? Но это может быть через несколько месяцев. Или никогда. Он что,…
— Обещаете позвонить?
— Д-да… хорошо… Конечно!
— А может, встретимся, когда я буду в Лондоне?
— Обязательно, — весело соглашаюсь я. — Надеюсь, что скоро. И… рада нашему знакомству!
— Я тоже, Бекки.
Он отсоединяется, а мое лицо все еще растянуто в фальшивой улыбке. На этот раз я не могу противиться. Слезы текут ручьем, смывая макияж.
Несколько часов я сижу в гостиничном номере. Настает время обеда, но у меня сил нет и думать о еде. Единственное, что мне удалось сделать, — прослушать сообщения на автоответчике и стереть все, кроме сообщения от мамы, — его я слушаю снова и снова. Наверное, она его оставила, как только получила номер «Дейли уорлд».
— Дочка, тут поднялась суматоха вокруг какой-то дурацкой заметки в газете. Не обращай внимания, Бекки. Помни, эта газетенка уже завтра окажется в кошачьих туалетах.
Почему— то всякий раз при этих словах я смеюсь. И вот я сижу, то плачу, то смеюсь, а слезы капают на юбку.
Боже, как я хочу домой. Кажется, я целую вечность просидела на полу, раскачиваясь взад-вперед, прокручивая в голове одни и те же мысли. Как я могла быть такой дурой? Что мне теперь делать? Как я смогу теперь смотреть людям в глаза?
Сейчас мне кажется, что с самого первого дня в Нью-Йорке меня словно носило по бешеным американским горкам, в каком-то заколдованном Диснейленде. Только вместо чудес аттракциона я мчалась сквозь магазины, гостиницы, собеседования, рестораны; мелькали яркие огни, шикарные платья, чьи-то голоса твердили мне, что я — без пяти минут звезда.
А мне и в голову не приходило, что все это обман. Я верила, всему верила.
Когда наконец открывается дверь, мне становится почти дурно от облегчения. Мне отчаянно хочется броситься к Люку и расплакаться, хочется, чтобы он меня успокоил. Люк входит, и я вся сжимаюсь от страха. Он натянут как струна, взгляд безжалостен, лицо каменное.
— Привет, — шепчу я, с тревогой наблюдая за ним. — Я… волновалась, что тебя долго нет.
— Я обедал с Майклом, — сухо бросает Люк. — После встречи. — Он снимает пальто и аккуратно вешает его на плечики.
— И… все прошло хорошо?
— Нет, не очень.
У меня сводит желудок. Что это значит? Не может быть… чтобы…
— Сделка… сорвалась? — наконец спрашиваю я.
— Хороший вопрос, — говорит Люк. — Представители «Джей-Ди Слейд» сказали, что им нужно время на раздумья.
— А для чего им думать? — Язык шершавый, как наждак.
— У них есть кое-какие опасения, — беспристрастно сообщает Люк. — И они не уточнили какие.
Он резко срывает галстук и начинает расстегивать рубашку. Господи, он даже не смотрит на меня.
— Ты думаешь… Ты думаешь, они видели статью?
— О, наверняка. — В его голосе столько едкости, что меня передергивает. — Да, я уверен, что они ее видели.
Он возится с последней пуговицей на рубашке. И вдруг в раздражении рвет ее с мясом.
— Люк, — беспомощно мямлю я, — прости меня. Мне очень… жаль. Я не знаю, чем могу помочь, но… Но я сделаю все!
— Ничего нельзя сделать, — равнодушно отвечает Люк и направляется в ванную.
Я слушаю шум льющейся воды и даже думать не могу. Я парализована. Будто стою над обрывом, стараясь удержать равновесие и не упасть.
Люк выходит из ванной и, не обращая на меня ни малейшего внимания, натягивает черные джинсы и черный свитер. Затем наливает себе выпить. Тишина. Из окна мне виден Манхэттен. Над городом сгущаются сумерки, зажигаются огни. Но весь мир сейчас сосредоточен здесь, в этой комнате, в этих четырех стенах.
— Мои пробы тоже не состоялись, — наконец говорю я.
— Правда? — его голос безучастен, и мне вдруг становится обидно.
— Тебе даже не интересно почему? — спрашиваю я, теребя подушку.
Пауза. Потом Люк словно через силу произносит;
— Почему?
— Потому что я больше никому не нужна. Люк, не только у тебя выдался плохой день. Я упустила все шансы. Никто обо мне и слышать не хочет.
Я захлебываюсь от унижения при одном воспоминании о сообщениях на автоответчике.
— Я знаю, что сама во всем виновата. Но все равно… — Голос предательски дрожит. — У меня тоже все из рук вон плохо. Ты мог бы… проявить хоть немного сочувствия.
— Проявить немного сочувствия, — равнодушно повторяет он.
— Я знаю, что сама заварила эту кашу…
— Вот именно! Ты заварила! — Люк больше не может сдерживаться. Но хоть наконец-то поворачивается ко мне. — Бекки, никто не заставлял тебя тратить все эти деньги! Я знаю, что ты любишь ходить по магазинам. Но, господи, нужно же знать меру. Тратить деньги вот так… просто безответственно. Ты что, не могла заставить себя остановиться?
— Наверное, могла, — слабо отвечаю я. — Но откуда я знала, что это создаст… такие проблемы. Люк, я не знала, что за мной следили. Я не специально все это натворила. — К своему ужасу, я замечаю, что по щеке покатилась слеза. — И потом, я же никому не причинила зла, никого не убила. Может, я просто была слегка наивной…
— Слегка наивной? О-о, ты себя недооцениваешь!
— Ладно, я была дурой! Но я не совершала преступлений…
— Так, по-твоему, разрушить все надежды — не преступление? — свирепо вопрошает Люк. — А по-моему… — Он качает головой. — Господи, Бекки! У нас у обоих все складывалось так хорошо. Нью-Йорк был у наших ног. — Его пальцы сжимаются в кулак. — А теперь посмотри, что с нами стало. И все только потому, что ты, черт возьми, помешана на магазинах…
— Помешана? — кричу я. — Это я помешана?! Кто бы говорил!
— О чем это ты? — нехотя спрашивает он.