Впоследствии, однако, выяснилось, что девяносто процентов подозреваемых в нацистских преступлениях не были преданы суду вообще, более половины обвиняемых были оправданы (как правило, «за отсутствием доказательств»), виновными признали только шесть тысяч шестьсот пятьдесят шесть немцев, причем лишь около двухсот из них были признаны виновными в убийствах, а большинство обвиняемых получили довольно легкие наказания. Такое малое количество обвинительных приговоров не только свидетельствовало о несовершенстве западногерманской юридической системы, но и отражало царившую в то время в обществе атмосферу. Наблюдалась явная тенденция не судить нацистов слишком строго – в особенности тех, кто убивал евреев.
Адвокаты обвиняемых придирались к мельчайшим деталям: видел ли свидетель обвиняемого слева или справа? обратил ли он внимание на цвет его военной формы? была ли она зеленой, коричневой или черной? Если она была коричневой, значит, обвиняемый искомым преступником быть не мог, так как в его части носили зеленую. Если дело происходило ранним утром, то адвокат заявлял, что освещение было недостаточным, чтобы свидетель мог опознать обвиняемого наверняка, а если свидетель утверждал, что преступник держал хлыст в правой руке, адвокат говорил, что обвиняемый этим человек быть не может, потому что он левша. Если же свидетель относительно этой детали ошибается, то не исключено, что он ошибается и относительно всех прочих.
Однажды западногерманский суд приехал в Израиль, чтобы допросить свидетелей, которые не могли или не хотели ехать в ФРГ, и один из защитников, адвокат Людвиг Бок, потребовал от судьи окружного суда Тель-Авива Бруно Нахмана Якоби сложить с себя полномочия, поскольку тот был евреем. Якоби – который был, судя по всему, этим шокирован – назвал требование Бока наглостью и предупредил, что оно может быть истолковано как неуважение к суду. Если же, сказал он, защитник имел в виду, что судья-араб будет относиться к нацистским преступникам с большей симпатией, чем судья-еврей, то он оскорбил к тому же еще и судей-арабов. И хотя с формальной точки зрения требование Бока полностью соответствовало принципам либерально-демократического суда, к которым Визенталь относился с большим уважением, считая их чуть ли не священными, даже он в этом случае не выдержал и послал письмо протеста в западногерманскую коллегию адвокатов.
Большинство немцев выступали против отмены срока давности. Придерживался этой точки зрения и министр юстиции ФРГ, бывший член национал-социалистической партии Эвальд Бюхер. В июле 1964 года он послал Нахуму Гольдману длинное письмо, где заявил, что срок давности – один из основополагающих принципов системы правосудия. Таким образом, главным его аргументом были соображения юридического толка. Однако Гольдман в своем ответе сделал акцент на политическом аспекте проблемы и написал, что, если срок давности вступит в силу, это может свести на нет попытки ФРГ вернуться в семью народов и предупредил, что ГДР не преминет воспользоваться этим в своих целях.
Визенталь понимал, что речь идет не о конфликте евреев с немцами, а о внутреннем конфликте немцев друг с другом, и решил морально поддержать тех немцев, которые выступали за отмену срока давности. С этой целью он обратился к ряду видных писателей, педагогов, юристов, ученых, деятелей искусства и т. д. и попросил их выступить в защиту отмены. Задача эта была непростой: нужно было составить список подходящих людей, раздобыть их адреса и написать каждому из них письмо.
Также он отправил письма известным людям в Израиле (в частности, Голде Меир и Шмуэлю-Йосефу Агнону) и в США (где его поддержали в том числе Артур Миллер и Роберт Кеннеди). В общей сложности он получил 360 ответов, но решил опубликовать только 200 из них. Все они были от представителей немецкой культуры, и красной нитью в них проходила любимая мысль Визенталя о том, что эту этическую проблему немцы должны решить самостоятельно.
Среди людей, приславших письма, были два нобелевских лауреата – Вернер Гейзенберг и Макс Борн, детский писатель Эрих Кёстнер, а также один профессор. Его звали Йозеф Алоис Ратцингер, и впоследствии он стал Папой Римским Бенедиктом XVI. Полученные письма Визенталь передал министрам юстиции ФРГ и Австрии, а также опубликовал в виде книги. Это был самый большой осуществленный им к тому времени проект.
Отмена срока давности требовала изменения существующего законодательства. Перед решающим голосованием в бундестаге в ФРГ развернулась общественная дискуссия (носившая отчасти этический, но главным образом политический характер), а министр юстиции Бюхер ушел в отставку. Однако в марте 1965 года в бунденстаге был достигнут парламентский компромисс, позволивший немцам уклониться от принятия этого смелого и имевшего для немецкого народа важное моральное значение решения. Вместо того чтобы отменить срок давности полностью, члены бундестага прибегли к юридической уловке, с помощью которой срок давности был всего лишь увеличен на пять лет. Роберт Кеннеди написал в связи с этим Визенталю, что, к сожалению, эта проблема вскоре возникнет снова. Так и случилось.
После этого Визенталь начал бороться за отмену срока давности в Австрии и с этой целью послал письма министру юстиции и ряду политиков. Однако их ответы были либо уклончивыми, либо откровенно враждебными. Тем не менее в конечном счете в Австрии срок давности тоже был увеличен.
Успехи Визенталя в борьбе за отмену срока давности привели к тому, что его деятельность приобрела новое измерение, а его общественный статус изменился. Теперь Визенталя уже не воспринимали как надоедливого детектива-дилетанта, бегавшего в одиночку от чиновника к чиновнику, из суда в суд и от журналиста к журналисту, а относились к нему как к человеку, перед которым открыты многие двери и которому как в Австрии, так и в ФРГ есть что сказать по поводу самых основополагающих общественно-политических проблем.
Когда у него не было новой интересной информации, он заново просматривал дела нацистов, чьи имена часто фигурировали в прессе, таких, например, как Мартин Борман. Мы, объявил Визенталь в 1965 году, получили надежные доказательства того, что Борман жив.
Когда президент Франции Де Голль находился с визитом в Парагвае, Визенталь послал ему телеграмму, в которой сообщил адрес Менгеле, и попросил поговорить на эту тему с президентом Парагвая. Обычай обращаться непосредственно к главам государств он завел вскоре после освобождения из концлагеря Маутхаузен.
В октябре 1966 года он послал австрийскому канцлеру Йозефу Клаусу длинное послание, где заявил, что доля участия австрийцев в преступлениях нацистов намного превышала долю австрийского населения в Третьем рейхе. По его словам, австрийцы, составлявшие всего 8,5 % от общего количества жителей рейха, были виновны в смерти трех миллионов евреев. Правда, он оговаривал при этом, что его расчеты могут быть неточными. В своем письме он требовал выделить больше государственных служащих, прокуроров и денег, чтобы ускорить темпы предания нацистских преступников суду, и писал, что обеспокоен международным имиджем «нашей страны». Иными словами, он опять выступал не в качестве еврея, сводящего счеты с убийцами своего народа, а в качестве обеспокоенного гражданина, желавшего сделать свою родину лучше.