— И не возвращайся! — шепчу. — Прыгни обратно в глинистый пруд. Убирайся и сдохни!
На следующее утро смотрю — Джорди ждет меня у ворот школы. И вид у него такой, будто между нами ничего не было, будто мы и не дрались вовсе. Схватил меня, облапил.
— Сбылась мечта, обалдеть! — говорит.
Я отодвинулся. Он ухмыляется.
— Знаю, — говорит. — Знаю. Жуткое дело, и жизнь у него была жуткая, и всякая такая фигня, но он все равно был распоследняя сволочь.
— Правда? — говорю.
— Да ладно тебе, чувак. Ты что, совсем ни капельки не обрадовался, когда услышал?
— Нет.
— Нет? Точно? Мы ж с тобой еще когда порешили: мир без него станет только лучше. Даже Штырь со Скиннером довольны — правда, пока не сознались.
— А ты откуда знаешь?
— Видел их вчера. По ним ясно было. Морды всё в улыбке расползались. Кстати, это они его нашли. Собирались встретиться у каменоломни вчера рано утром и дождаться нас — устроить засаду. Череп, похоже, пришел первым, еще до свету, и сорвался с края.
Идем через двор. Джорди вдыхает поглубже, поворачивает лицо к яркому небу.
— Мир совсем другим стал! — Сказал — и встал как вкопанный. — А ты ведь знаешь, что из этого может выйти, Дейви. Знаешь, да?
— Что?
— Может, на этом все распри вообще прекратятся. Штырь и Скиннер станут нашими приятелями. Перемирие превратится в настоящий мир. Война между Пелау и Феллингом закончится навсегда. Уйдет в прошлое. И все потому, что один парень взял и помер. Неплохо, да?
Я дальше иду. Он нагнал меня, смеется:
— Хотя, впрочем, я пока не понял, хочу этого или нет! — А как входили внутрь, он сжал кулаки. — Есть! Сбылась мечта, черт возьми!
Последний урок, Трёп опять молотит языком. Глина, творчество, носится по классу, то глаза закроет, то уставится в небо, а вокруг мармеладки и глиняные шарики так и летают.
— Можно зайти слишком далеко, — прерываю я его на полуфразе.
Он уставился на меня, моргает:
— Прости, Дейви?
— Можно зайти слишком далеко. Сотворить такое, что не расхлебаешь.
Он подошел к моей парте, нагнулся надо мной — страшно довольный.
— Например, Дейви?
— Ну… — Смотрю в парту. Путаюсь в мыслях, в словах. — Иногда мы создаем такие вещи…
— Какие? — подсказывает.
— Мы иногда создаем вещи, способные… уничтожать.
— Вот именно! — Ткнул пальцем в небо, двинул дальше. — Кое-что — и даже многое — из того, что мы создаем, способно уничтожать!
Обвел класс глазами, вглядывается в лица.
— Например… — говорит.
— Пушки, — отвечают.
— Пули, — отвечают.
— Яды.
— Нервно-паралитический газ.
— Бомбы.
— Ядерная бомба.
— Вообще война.
— Вот именно! — говорит Трёп. — Вот именно! Вот именно! Вот именно!
Глаза прикрыл. Постучал себя по лбу. Понятно, сейчас изречет что-то страшно умное.
— В этом и заключается человеческий парадокс, — говорит. — Мы наделены даром творения. Но наша способность творить идет рука об руку с нашим стремлением уничтожать. — Хлопнул в ладоши, а потом переплел пальцы. — И две эти страсти вот так вот сцеплены вместе.
И заткнулся ненадолго.
— Ну слава богу, — шепчет мне Джорди. — Ты какого рожна его завел?
Сижу, бессмысленно катаю глиняный шарик по парте. Вижу — Мария на меня смотрит, такая далекая, неприступная. Я отвернулся от нее к окну, во двор уставился. День туманный. Вижу вдали, на железной ограде, нашего истукана. Он за прутья ухватился, смотрит на меня. Слышу в голове голос:
«Я твой, повелитель. Скажи, что мне сделать».
— Нет! — ахнул я.
— Ты чего? — не понял Джорди.
— И что мы способны создать, когда наша способность создавать возрастает? — говорит Трёп. — Каких монстров способны породить?
Я вижу, как наш монстр шагает вдоль ограды, ищет, как бы попасть внутрь.
— Лично я оптимист, — говорит Трёп. — Я верю в то, что силы добра восторжествуют над силами зла.
Истукан направился к воротам.
— Да чего ты? — говорит Джорди.
— Но может ведь оказаться и так, — говорит Трёп, — что, доведя наши способности к творчеству до предела, мы создадим нечто, что обернется против нас, нас уничтожит?
И вылупился на меня:
— Вот ты что думаешь, Дейви? Может, в этом и состоит удел человека — создать то, что нас уничтожит?
Далеко-далеко у него за спиной истукан уже почти прорвался.
— Не знаю, сэр, — сказал я. — Сэр, мне нужно выйти. Очень, чтоб его, нужно!
Отпихнул стул, оттолкнул Трёпа — и бегом.
Бегу вдоль шоссе, влетаю на кладбище. Укрылся у могил Брэддоков. Молюсь. Хочу повернуть время вспять, вернуться в прошлое, к тем дням, которые, как сейчас кажется, были ужасно давно — когда я был обычным мальчишкой, до Стивена Роуза, до истукана. Смотрю на кладбищенские ворота, на движение теней. Ищу там монстра. Сам на себя рычу, какой же я придурок. Выбираюсь с кладбища и отправляюсь к Дурковатой Мэри. Стучу в дверь — не отвечают. Заглядываю в окно и вижу: Дурка сидит за столом и таращится в пространство. Стучу снова. Выходит Стивен. Впускает меня.
— А мы ждали, — говорит. — Ты чего так долго?
Ведет меня мимо неподвижной Мэри в сад, потом в сарай. Солнце косо вливается в слуховое окошко, а края и углы остаются в глубокой тени.
Меня снова трясет.
— Что делать будем? — спрашиваю.
— Ты чего так завелся, Дейви? Давай-ка успокойся.
— Я его видел.
— Его?
— Монстра. Он приходил ночью.
— Тебе, Дейви, наверное, привиделось.
— А днем ломился в школу.
— Не может быть.
— Может, Стивен. Это правда. Все получилось. Мы действительно сотворили монстра.
— Я знаю, Дейви. Потому что, видишь ли, он все это время был здесь, со мной.
Указал рукой в угол; тут и я разглядел: истукан стоит там мертвым комом, глаза закрыты, мускулы топырятся, голова в потолок.
Стивен улыбнулся:
— Поздоровайся со своим творением, Дейви.
Я вышел из яркого света, ступил во тьму, встал с истуканом рядом.