– А как вы думаете, зачем понадобилось подружке Саши рассказывать вам о ней такие вещи?
– Все очень просто – Саша была из обеспеченной семьи, и подружка ей просто завидовала… Думаю, что если бы я поговорила с ней еще пару раз, то узнала бы много интересного… Но я не стала этого делать, потому что Саша была все равно мертва, а к защите Зименкова я была в принципе готова. Судя по вашим словам, кроме Зименкова, в этом трагическом деле присутствовал еще один мужчина, который, возможно, был тоже знаком с Зименковым… Возможно также и то, что именно он и подкупил вашего мужа, а теперь почему-то испугался и решил убрать его как слишком опасного свидетеля… Но почему именно сейчас? А потому, я так думаю, что пропала Рита Басс… И этот ВТОРОЙ мужчина, может быть, связан с ее исчезновением. Возможно, Рита уже погибла…
– Пропала девочка?
– Да, и ей тоже тринадцать лет.
– И когда это случилось?
– 25 сентября. Я думаю, что, если ее исчезновение связано с убийством Ласкиной и, следовательно, с тем человеком, который подкупил вашего мужа, то мы на верном пути…
– Это вы ищете девочку?
– Да, наше агентство занимается этим… – Юля вспомнила, что так и не позвонила Шубину.
– То есть вы хотите сказать, что, расследуя новое дело, вы почти вышли на ТОГО человека, и он, испугавшись, решил убрать моего мужа?
– Во всяком случае, этого нельзя исключать. А вы что же, так и будете прятаться здесь, в морге?
– А что мне еще остается?
– Я не думаю, что человек, который убил вашего мужа, знает, что Валентин поделился с вами информацией. Думаю, то, что вы сейчас находитесь здесь, – результат вашей мнительности. Скажу и другое – попробуйте выбросить из головы Ласкиных, здесь может быть много других причин, о которых вы и не подозреваете… Поверьте, для того, чтобы убить человека, иногда достаточно самой малости.
– Я вас поняла. Он мог быть просто свидетелем. Умом-то я это понимаю, но страх – это страх…
– Постарайтесь взять себя в руки – все-таки вам предстоят похороны.
Маша Изотова окончательно раскисла и теперь сидела, обхватив голову руками и раскачиваясь вперед-назад.
Юля отвела Чайкина в сторону:
– Постарайся ее успокоить. Если даже ее мужа убили из-за Ласкиной (что маловероятно, но нельзя не принимать в расчет), то навряд ли убийца осмелится на второе преступление… И если рассуждать логически, то знай человек, подкупивший Изотова, что тот все рассказал жене, стал бы он убивать одного Изотова? Убил бы двоих разом, как Садовниковых, к примеру.
– Ты рассуждаешь с таким хладнокровием, что даже мне стало не по себе, – заметил ошарашенный услышанным Чайкин. – И вообще, Юля, не пора ли тебе домой? На тебе же лица нет.
Она хотела ответить, что ее и самой-то почти нет, а так, одна видимость, но промолчала.
– У Маши есть кому помочь в похоронах?
– Я вызвал по телефону родственников из другого города. Так что не переживай, иди отдыхать.
* * *
Из машины Юля позвонила Наде домой.
– Привет, – проговорила Щукина, что-то жуя. – Ты куда-то совсем пропала. Тебе Шубин звонил несколько раз…
– Я не понимаю, почему он звонит в агентство, а не на мой сотовый?
– Он звонит и туда, и сюда, да только ты, покидая машину, обычно оставляешь телефон на сиденье, и он никак не может до тебя дозвониться.
– Да, ты права, я это делаю время от времени. Надя, я боюсь идти домой. Там ОНИ. Я не знаю, о чем говорить с Полиной, как себя вести… Кроме того, я жутко проголодалась, у меня все внутри дрожит от слабости и голода, а нервы – ни к черту.
– Ты где была-то?
– У Альбины. Это чудовище. Все, Надя, у меня нет больше сил на разговоры… Мне пора возвращаться домой. Я бы могла, конечно, сейчас приехать к тебе, но мне необходимо вернуться домой, туда, где находится ОНА…
– Желаю тебе спокойной ночи… в самом прямом смысле этого слова.
* * *
Но оказавшись возле своего дома, Юля поняла, что у нее уже не осталось сил, чтобы увидеть Полину и Крымова вместе. Поэтому, заметив, что из припаркованной к обочине большой черной машины выходит Ломов и направляется к ней своей неторопливой и какой-то основательной походкой, она сдалась. Она уже знала, что поедет с ним. Причем куда угодно.
* * *
Это был охотничий домик за городом, почти в лесу.
Всю дорогу Ломов извинялся, говорил, что вел себя, «как последняя скотина», умолял простить его и чуть было в порыве чувств не крутанул руль в сторону летящей навстречу машине.
Это протрезвило обоих.
– Да ладно вам, Павел Андреевич, успокойтесь… Я сама во всем виновата. Я же в душе авантюристка, к тому же, признаюсь честно, от вас исходит такая сексуальная энергия, что вы своим предложением не то что шокировали меня, вы словно угадали или подслушали мои сокровенные желания. Но все то, что я вам говорю сейчас, не имеет никакого отношения к настоящей минуте. Сейчас у меня только одно желание… нет, вернее, два: поесть и уснуть. Домой я не поднялась, потому что сейчас там… – Она вовремя остановилась и, набрав в легкие побольше воздуху, закончила фразу довольно-таки витиевато: – Потому что сейчас там никого, кроме автоответчика, нет… Там слишком тихо…
– Да, когда я тебя ждал, я постоянно смотрел на окна и думал, дома ты или нет… Но света в окнах не было, и я понял, что ты еще не вернулась…
– А разве вы не звонили и не стучали ко мне?
– И звонил, и стучал, но я же думал, что ты обиделась и теперь никогда не откроешь мне дверь…
– Значит, говорите, окна темные? – а она даже и не взглянула на них, когда подъехала к дому. Оставила машину, включила сигнализацию и тут же пересела к Ломову. Мысль о том, что окна не горят потому, что Полина с Крымовым СПЯТ, обожгла ее, сонливость исчезла.
– Осторожно, здесь ступенька…
Павел Андреевич помог ей выйти из машины.
Кругом была ночь, темный лес, мелкий дождь, хруст влажной хвои под ногами и оранжевые блики от горящего над крыльцом охотничьего домика одинокого, раскачивающегося от ветра фонаря.
Они вошли в дом, за спиной захлопнулась дверь, вспыхнул свет, и навстречу Юле вышел сонный и меланхоличный черный дог. Он широко зевнул, показывая желтовато-перламутровые клыки и нежно-розовую пасть, и, сухо перестукивая костяшками, плюхнулся на пол и положил квадратную морду на лапы: встретил.
– Привет, Франк… – Ломов, наклонившись, похлопал собаку по шее, но черный зверь даже и ухом не повел: зря стараешься.
Павел Андреевич снял с себя черное пальто, стряхнул с него дождевые капли, повесил черную велюровую шляпу на красивые оленьи рога, висевшие над дверью, и помог раздеться Юле.