– Ты думаешь, я не понимаю, что ты имеешь в виду? Ты думаешь, что Лаврова мертва?
– Не знаю… Но в том, что история запутанная и связана с большим количеством людей, не сомневаюсь. Завтра, кстати, надо будет заняться убийствами в теплице и детском саду… Эти следы женских туфель не дают мне покоя…
* * *
Домой она вернулась за полночь. Голова болела, ноги гудели, поясницу ломило… К тому же она совсем забыла про еду, и теперь ее мучил жестокий голод. В холодильнике нашлись мясные консервы. Вывалив застывшее тушеное розовое мясо на сковородку и размяв его вилкой, Юля села возле плиты и почувствовала, как сытный аромат начал возвращать ее к жизни.
Вечер выдался богатым на события. Они с Шубиным успели все: и побывать на допросе Ланцевой, и взять драгоценности Инны Шониной, и узнать, существует ли постановление об обыске квартиры исчезнувшей Веры Лавровой.
На допросе Лена вела себя довольно спокойно, но наблюдать, как допрашивают эту женщину-девчонку, было неприятно. Хрупкая и тоненькая, в черных узких коротких брючках и белой блузке, она сидела, скрестив худые ручки на груди, и, отвечая на вопросы мрачного «важняка» неожиданно визгливым бабьим голосом, была удивительно спокойной. Медленно, четко проговаривая каждое слово, она будто втолковывала их смысл, чтобы он дошел до этого дядечки с убийственно холодным взглядом. В момент, когда было совершено убийство, говорила Ланцева, а именно, 15 июля в 13.30, она была дома и ждала звонка Оленина, который должен был позвонить ей ровно в 12 часов. Не дождавшись, она стала звонить ему сама, но трубку никто не брал, и тогда она, решив, что его нет дома, подождала еще немного, сварила себе суп, постирала замоченное со вчерашнего вечера белье, после чего позвонила еще раз и только после этого поехала к нему на квартиру, чтобы выяснить, почему он не позвонил.
– Вы же сами сказали, что раз по телефону идут длинные гудки, – значит, его нет дома, тогда зачем вы поехали к нему? – спрашивал Виктор Львович Корнилов, старший следователь прокуратуры, раскуривая очередную сигарету и стараясь не пускать дым в лицо Ланцевой.
– Он мог отключить телефон, он часто так делал, когда не хотел, чтобы ему мешали… Вот я и подумала, что у него кто-то есть…
– И вы поехали к нему с намерением узнать, кто именно у него дома, так?
– Так.
– И что бы вы сделали, если бы у него дома находилась женщина?
– Не знаю… Переживала бы, но убивать не стала… К тому же как я могла знать, кто у него, ведь, когда у него бывали гости, он, как правило, никому не открывал… И только вечером, когда в его окнах зажигался свет, я могла видеть с помощью бинокля, что происходит в квартире… У него слишком узкие шторы, между которыми образуются довольно широкие щели…
– И часто вы вот так наблюдали с биноклем за Олениным?
– Нет, не часто, потому что на это довольно тяжко смотреть…
– И где был ваш наблюдательный пункт?
– В доме напротив, в подъезде у окна, где же еще…
– Ладно, а что было дальше? Вот вы пришли к нему – и что?..
– А там уже ваши люди… Захар лежит мертвый, вокруг кровь… Мне кажется, я кричала тогда что-то… Мне стало плохо… После этого я поехала домой, в соседнем магазине взяла водки и заперлась дома… А что потом – не помню…
– Вы часто пьете?
– Нет, я вообще редко пью, а тут не знаю, что на меня накатило…
– Вы звонили в морг?
– Кажется, да, но потом я поняла, что мне не на что будет его похоронить… И тогда я вспомнила о Вере…
– Вы знаете, где она живет?
– Нет, не знаю…
– А как вы объясните, что на топоре, которым был убит Оленин, отпечатки ваших пальцев?
– Отпечатки моих пальцев могли быть на чем угодно, даже на топоре…
– Зачем и когда вы брали топор в руки последний раз, вы не помните?
– Помню, при каких это было обстоятельствах, но точно день вспомнить, наверно, не смогу… Как-то я пришла к нему, а он оказался очень занят, складывал в ящик все свои инструменты. Я спросила его, куда это он собирается, на что он ответил, что там, куда он сейчас едет, ему все это пригодится… Я еще посмеялась тогда, ведь Захар и гвоздя-то прибить не умел, а тут – полный ящик самых разных и, что примечательно, новых инструментов… Вот тогда я первый раз и услышала, что у Захара появилась, оказывается, новая квартира, которую он и собирался отремонтировать. Но не сам, конечно, он хотел нанять ремонтную бригаду… Вы не представляете себе, как ему нравилось изображать из себя настоящего хозяина, думаю, он и инструменты покупал с удовольствием, возомнив себя настоящим мужчиной… каким никогда и не был…
– Так что же с топором?
– Он спросил меня тогда, не видела ли я топор, и я вспомнила, что видела его под плитой, пошла и принесла ему. Вот и все. Как же после этого там не останутся мои отпечатки?
– Он увез этот ящик на новую квартиру?
– Нет, в тот день он так никуда и не поехал… Ему позвонили, и он под предлогом того, что у него важная встреча, можно сказать, выставил меня вон…
* * *
Вспоминая подробности допроса, Юля поужинала, выпила большую чашку чая и легла в постель. Из головы не шла Лена Ланцева со своими чрезмерно откровенными ответами, касающимися ее интимной жизни с Олениным. Что же это за мужчина был такой, ради которого можно презреть свое достоинство и даже получать наслаждение от собственного унижения? Он выставляет ее вон, а она возвращается и возвращается к нему! А может, это действительно она убила Захара? Алиби у нее никакого нет: сварила суп и постирала. И никто, ни единая душа не может подтвердить, что в 13.30 она действительно находилась дома. Ни телевизора она не включала, ни радио, никаких временных ориентиров, никаких доказательств…
Ланцева, по словам Корнилова, наотрез отказалась от адвоката, даже бесплатного, положенного ей по закону, и сказала, что в силах защищать себя сама.
Корнилов показал Юле и Шубину главное вещественное доказательство – топор. На редкость безобразный топор, деревянная часть обмотана синей изоляционной лентой, на которой действительно прекрасно сохраняются отпечатки пальцев, а кровь только на самом топорище, причем совсем мало и только на лезвии.
Юля спросила у Корнилова, каким образом удалось установить, что на топоре отпечатки пальцев именно Ланцевой, на что получила вполне убедительное объяснение. Дело в том, что в квартире Оленина было довольно много разных отпечатков, но так как Лена уже засветилась и своим знакомством с Валентиной, у которой она была на дне рождения с Захаром, и своим истеричным поведением на месте преступления пятнадцатого июля, и звонком в морг, которого она и не отрицает, то на нее, естественно, как на любовницу (не считая, конечно, Веры Лавровой) и упало первое подозрение. За ней сразу же поехали, арестовали, взяли отпечатки пальцев, а к тому времени был уже найден и топор.