Он выпрямился. Его белая рубашка была в крови, руки – тоже.
– Кстати, я – доктор Джулиус Праймак, – добавил мужчина.
У нее задрожала нижняя губа. Она лишь помнила, как выбралась из осиновой рощи в долину, увидела вдалеке какие-то здания и уловила запах древесного дыма.
– Вы знаете его? – спросил врач.
Лана покачала головой.
– Он спас вам жизнь и покрыл медицинские расходы. У вас есть деньги?
Женщина кивнула.
– Я потому спрашиваю, что работа еще не закончена. С правой рукой у вас все хорошо, а вот левую придется ампутировать ниже локтя.
Хартман затрясла головой и уже не смогла сдержать слез.
– Началось омертвение тканей. Чувствуете запах? Рука загнивает. Я не знаю, как случилось такое сильное обморожение, но что есть, то есть. Обычно я беру пятьдесят долларов за удаление аппендикса, и если вы не хотите оставаться в долгу перед этим джентльменом, заплатившим за ваши ноги, то общая сумма составит сто пятьдесят долларов. Вы можете оплатить такой счет?
Лана посмотрела на свои руки – розовую правую и темно-багровую, цвета спелой сливы, левую.
– Так вы можете заплатить? – настаивал Джулиус.
Женщина кивнула.
– Я не услышал от вас ни слова. Вы что, немая?
Лана широко открыла рот.
Доктор наклонился к ней, и она увидела, что его лицо обезображено мелкими шрамами, следами давно перенесенной оспы. А еще от него пахло несвежим сигарным дымом.
– Да… – протянул он. – Может быть, вы и не проститутка. И где, черт возьми, ваш язык?
Пациентка подняла правую руку и сложила три пальца – большой, указательный и средний.
– Вы можете писать? – догадался Праймак.
Она кивнула.
Медик на секунду приложил ухо к ее груди, немного послушал, а затем выпрямился и потрогал ладонью ее лоб.
– Время не на нашей стороне. Если мы не ампутируем руку до рассвета, инфекция проникнет в кровь. И тогда никакая операция уже не поможет.
Он прошел к столу, а потом вернулся к кровати, сел рядом с Ланой и открыл сумку, точнее, саквояж из черной шагреневой кожи, обшитый изнутри замшей. Чего там только не было – скальпели, стетоскоп, пессарии, катетер, хирургические щипцы, лонгета, пузырьки со всевозможными тониками и настойками…
Праймак вынул из саквояжа толстую тетрадь в кожаном переплете. И в этот момент дремавший в кресле человек протер глаза и потянулся.
– Как она, док? – спросил он медика.
Тот покачал головой, после чего достал какой-то пузырек и вытащил пробку.
– Лауданум, – пояснил он. – Это притупит боль.
Лана сделала два глотка настойки, после чего Джулиус вложил ей в пальцы правой руки ватермановскую авторучку и открыл тетрадь на чистой странице.
– Ваше имя? – спросил он.
«Лана Хартман», – написала женщина.
– Вы живете в Силвер… – начал он спрашивать дальше, но она остановила его движением руки и написала: «Из Абандона. Проповедник запер людей в шахте. Все умирают».
Врач пристально посмотрел ей в глаза, словно желая удостовериться, стоит ли доверять ее утверждениям или это просто бред сумасшедшей.
– Вы меня разыгрываете? – спросил он.
«Я не сумасшедшая», – написала Лана.
Доктор вздохнул.
– Зачем он это сделал?
Пациентка пожала плечами и написала: «Рехнулся. Там и золото».
– Сколько? – шепотом спросил Праймак.
«Столько, что его перевозил целый обоз».
Джулиус поднялся.
– Извините, мисс Хартман. – Он повернулся к человеку в кресле-качалке. – Милтон, можно поговорить с тобой наедине?
* * *
Вытянув шею, Лана посмотрела в окно около кровати. Тьма спустилась на город, и разбросанные в ней пятна света напоминали сифилитическую сыпь. Звуки пианино, собачий лай, грубый мужской смех, звон разбитого стекла – даже в этот час Блэр-стрит без всякого стеснения предлагала свои порочные развлечения.
Я не должна умереть в этом городе. Пожалуйста, Господи!
Дверь открылась, и в комнату вошел доктор. Один.
Опустившись на край кровати, он снова дал женщине авторучку.
– Как давно они взаперти?
«С вечера Рождества», – написала пианистка.
– У них есть пища и вода?
Хартман покачала головой.
– Где именно находится эта шахта?
У пациентки закружилась голова. Ручка дважды выскальзывала из ее пальцев, и ей приходилось начинать заново, прилагая усилия, чтобы писать разборчиво:
«Думаю, на западном склоне, над городом. Извините, мне нехорошо. Принесите мою накидку».
Доктор Праймак раздраженно скривился, но поднялся с кровати, подобрал с пола грязную, рваную накидку и принес ее Лане.
– Зачем она вам?
Женщина приподнялась, сунула правую руку во внутренний карман и достала ключ.
– Что он открывает?
«Шахту. Их нужно освободить. Там дети. Скажите шерифу».
– Конечно. – Медик взял у нее ключ, провел пальцем по его длинному стержню и погладил бородку. – Мне нужно безотлагательно приступить к операции.
* * *
Праймак передал тряпку Милтону, занявшему позицию у ее левой руки. Лана плакала.
– Я справлюсь за две минуты, – сказал врач.
Бывшая пианистка посмотрела на хирургическую пилу с маленькими острыми зубцами, с которой капала на кровать красная вода, на комплект разложенных на простыне ножей, бутылку с эфиром, воронку под ее рукой, таз, отливающий красным под ярким электрическим светом…
Двойная доза лауданума уже начала действовать, но ее сердце все равно затрепетало.
– Давай, Милтон, – скомандовал медик.
Тряпка накрыла лицо Хартман, резкий запах эфира обжег ей горло, и она поплыла по теплому серому морю, под неясные звуки закружившихся голосов.
* * *
– Ну и ну, быстро получилось!
– Прижми тряпку ко рту.
– Она не очнулась.
– Делай, что говорят, или убирайся к чертовой матери!
Лана улыбнулась счастливой наркотической улыбкой. Она лежала на той же кровати, в той же комнате отеля «Гранд-Империал», наполненной теперь натуральным утренним светом и доносящимся снизу уличным шумом.
Я выжила.
Милейший доктор Праймак стоял в ногах ее кровати и разговаривал с незнакомым мужчиной, полненьким, седобородым, со шляпой в руке. На его черном сюртуке блестел под солнцем какой-то металлический предмет.