Она сама взяла его за руку и втянула в прихожую.
– Пойдем, выпьем чайку, поговорим. Ведь ты же не просто так пришел к нам, верно? У тебя проблемы?
Но он решил молчать.
На кухне горел маленький светильник, на столе лежала раскрытая книга, рядом – тарелка с подсохшим пирогом и пустая чашка с ломтиком лимона. Вероника не спала, она ждала мужа.
– Можешь мне ничего не рассказывать, но Сашу ты все равно не дождешься. Поэтому решай сам – раскрываться мне или нет. Скажи, речь идет о моем сыне?
Она говорила это таким спокойным, обыденным тоном, что, будь Кравцов настоящим убийцей, он бы, наверное, не выдержал и сам во всем признался. Но он не убивал Вадима.
– Нет, я не знаю, кто убил Вадика. Можно только предполагать…
– Ты ничего не хочешь рассказать мне об Олечке Драницыной? Что с ней случилось?
– А… – Он с трудом мог говорить о чужой беде. – Да что… Ее нашли на дачах, в лесу, с простреленной головой… Но я слышал, что она еще жива.
– Ты так говоришь об этом, словно тебе нисколько не жалко ее. Ты никого не подозреваешь?
– Нет, никого. Ей нравилось проводить время с мужчинами, она встречалась и спала с ними за деньги, это всем известно.
– Она была в близких отношениях и с Вадимом?
Такого вопроса Виктор не ожидал.
– Не знаю…
– Неправда, ты все знаешь. Как знаешь и то, что в ТОТ день Вадим назначил встречу сразу двум девочкам – Оле Драницыной и Наташе Голубевой. Может, ты мне все-таки скажешь, кто из них двоих, этих маленьких шлюх, пришел ПЕРВОЙ? Оля? Наташа? Кто убил моего мальчика? Кто взял топор из столярки?
– Я ничего этого не знаю.
– А зачем ты тогда пришел? Разве не для того, чтобы рассказать мне, как все было? Назвать имя убийцы…
– Нет… Просто завтра интернатские придут в «Ботанику», они назначили нам «стрелку», а у меня нет «крыши», – выпалил он и опустил голову.
– А… Понятно, и ты пришел, чтобы попросить помощи у моего мужа? Так вот, послушай, что я тебе на это скажу. Твое счастье, что его сейчас нет, а то он спустил бы тебя с лестницы. После того, что случилось с Вадиком, Саша ненавидит и школу, и тех, кто окружал Вадика в ней… Человек, которого сразило такое большое горе, становится необъективным… Ты думаешь, что мы, родители, ничего не видим и не понимаем? Весь класс обожал Вадика, боготворил его. А ты не знаешь, за что?
Кравцов молчал. Он уже тысячу раз успел пожалеть, что пришел сюда, к сумасшедшим Льдовым. Права была Валя Турусова, ох как права… Разве им сейчас до «стрелок» и разборок?
– А я знаю. За то, что у него такой крутой отец и всегда водятся деньги. Вот и все. А если к этому добавить еще и смазливую физиономию… – Она чуть было не сорвалась, резко встала из-за стола и принялась звенеть чашками – готовить чай ему, Кравцову, ночному, незваному гостю.
И вдруг Виктор понял что-то очень важное, и от этого открытия ему вдруг сделалось не по себе. А ведь Вероника, мать Вадима, не любила своего сына. После того как ему в голову забралась эта совершенно дикая, абсурдная и вместе с тем реальная мысль, поскольку только в этом случае мать могла бы в таком презрительном и уничижительном тоне упоминать имя только что погибшего сына, Кравцову стало немного легче, и он даже поднял голову и посмотрел Веронике в глаза. Да, они были влажны от слез, но это еще ничего не значило.
– Я скажу тебе, Виктор, что мой сын был редким зверем, чудовищем, нечеловеком. И убили его именно по этой причине. Здесь не надо искать каких-то подводных течений и особых причин, тем более связанных с деятельностью его отца… Вадика убил тот, кто не мог больше терпеть его идиотских выходок и, главное, безнаказанности, того, что ему абсолютно все сходило с рук… Ведь его отец, мой муж, делал все возможное, чтобы оградить Вадима от разного рода неприятностей. Больше того, я тебе скажу: Саша гордился своим сыном! Да-да, не удивляйся! Ему нравилось, что Вадим не мямля, что его все боятся и уважают, что за ним бегают девочки… Он считал это признаком нормального развития молодого мужчины. А Вадик был всего лишь чрезмерно избалованным ребенком, уродцем, потерявшим (еще не успев приобрести) все моральные ориентиры. Ты думаешь, я бездействую? Нет, я обратилась в частное сыскное агентство, чтобы они нашли убийцу моего сына. И они найдут – я больше чем уверена. Но этого убийцу я буду УВАЖАТЬ, понимаешь меня? Мне достаточно только взглянуть на него, чтобы понять, права я была относительно своего сына или нет! Ты не смотри на меня так – я еще не сошла с ума. Но поверь, когда узнаешь о собственном сыне такое… Ты не знаешь, к примеру, из-за чего разгорелся конфликт между вашей классной руководительницей и Вадиком? Ведь фотоаппаратом щелкал ТЫ, ТЫ, КРАВЦОВ! А где? В кабинете литературы? А может быть, и еще где-нибудь? Ты куда, уже уходишь? ТЫ ТОЖЕ БЫЛ ТАМ!
Кравцов, испугавшись, что разговор может зайти слишком далеко, кинулся к дверям.
Он боялся, что Вероника крикнет ему вслед что-нибудь оскорбительное, страшное, но ничего такого не произошло. Виктор вылетел на лестничную площадку и, перепрыгивая через ступени, бросился вниз, в ночь, в темноту, где его никто не смог бы увидеть… Он одного не мог понять: откуда Вероника узнала, ГДЕ были сделаны эти снимки? Неужели Льдов проговорился?
* * *
В семь часов к Ботаническому саду, расположенному в центре города, этому чудному зеленому месту, удивляющему горожан совершенно фантастическими сочетаниями деревьев и кустарников, подъехала машина, из которой вышло пятеро взрослых мужчин. Они подошли к группе подростков, прятавшихся от моросящего дождя под кронами американского клена, и начался разговор. Напротив, через узкую, протоптанную местными жителями тропинку, стояла другая группа подростков, но уже с девочками. Самый высокий, Кравцов, держал над головами Кати Синельниковой, Тамары Перепелкиной и Жанны Сениной зонт. Горкин на «стрелку» не пришел. Олеференко обещал прийти, но, должно быть, опаздывал.
От группы интернатских отделился молодой мужчина в черных джинсах и красной спортивной куртке, подошел к Кравцову и сказал, перемежая каждое, несущее смысловую нагрузку слово, матерным:
– Пятнадцать кусков деревянных. Сроку – неделя. Встречаемся здесь же. Телок твоих пока трогать не будем.
Последние слова потонули в шуме моторов – в сад въезжали милицейские фургоны и машина «Скорой помощи»…
Машина с «заводскими», петляя между деревьями, уже удалялась к кладбищу, когда один милицейский фургон, резко развернувшись, поехал за ними. Интернатские бросились врассыпную.
Когда Людмила Борисовна Голубева, торопливо покинув милицейскую машину, подбежала к сбившимся в стайку девочкам, одноклассницам ее погибшей дочери, ей показалось, что среди перепуганных бледных лиц она видит и Наташино…
– Девочки, с вами все в порядке? – спросила она, обнимая всех по очереди.
– Да все нормально… – охрипшим голосом ответила за всех Тамара Перепелкина. Она-то боялась больше всех – ведь это из-за нее поднялось столько шума. – Они уехали. Сказали, чтобы мы заплатили им пятнадцать тысяч…