– Вот, Глеб Аркадьевич, подкрепитесь. А то что же вы и гостя вашего ничем не угощаете, – закудахтала Варвара Михайловна, расставляя чашки. Закончив сервировку, она ушла, оставив мужчин одних.
Электрон тут же схватил бутерброд и впился в него зубами. Видимо, бедняга из-за переживаний не успел позавтракать. Жуя, он невнятно произнес:
– М-м, вкусно! Это мама ваша, да?
– Домработница, – пояснил Звоницкий.
– Заботливая такая… Прямо как моя тетка, земля ей пухом…
Подождав, пока гость утолит голод, Глеб поинтересовался:
– Какая она была?
– Тетка-то? – Электрон задумался. – Добрая была. Простая совсем. Всю жизнь работала. Нас вырастила, вместо матери была. Другой такой и на свете нет…
– А вашу родную мать вы помните?
– Да какая она мать? – мрачно усмехнулся Ковалев. – Кукушка она. Я ее видел-то всего несколько раз в жизни. Встречу на улице – не узнаю! Она нами не интересовалась. Приедет, подкинет очередного кукушонка, и только ее и видели. Разве это мать? Вот тетка – она и была нам настоящей матерью! Своих-то детей у нее не было. Хотя что она могла – Геру ей маманя подкинула, когда тетке уже за сорок было. А Фильку – так вообще за семьдесят. Так всю жизнь тетка Лида с нами и промучилась. Для себя ей ничего не надо было. Всю жизнь две пары обуви имела – летнюю и зимнюю. Даже когда сестра стала ей деньги присылать, она на себя ни копейки не тратила, все нам. Говорила: «Нет, деточки, у меня есть все нужное. А ненужного мне не надо. Стакан воды в старости поднесете – и хорошо!» – Эл тяжело вздохнул: – Ведь это я ее нашел, тетку… Вошел под утро в спальню – смотрю, а она уже не дышит. Сидит в кресле, даже спать не ложилась, лампочка горит. Она письмо писала…
– Какое письмо? – встрепенулся Глеб.
– Да сестре своей! Она часто ей писала. Филька предлагал тетке Лиде компьютер поставить, но та всякой техники боялась, писала от руки. По старинке. Я у нее в кармане халата нашел, смятое…
– И куда оно делось, это письмо?
– Сначала-то я его себе в карман сунул, ну, машинально, – пожал плечами Электрон. – И забыл про него. Совсем из головы вылетело… А после похорон надел тот спортивный костюм и нашел.
– Вы кому-нибудь говорили об этом письме? – спросил Глеб, чувствуя, что разгадка, кажется, где-то близко.
– Нет, никому. А что, надо было? – перепугался Эл.
– Скажите, Александр, а где это письмо сейчас?
– Так я его это… отправил адресату! – ответил Ковалев, глядя на Глеба ясными голубыми глазами. – Подумал, вдруг там что-то важное…
– Скажите, вы его прочли? – Глеб затаил дыхание в ожидании ответа.
– Прочел. Надо же было знать, о чем тетка писала… Но вы не думайте, там ничего такого не было! – заверил мужчина. – Так, ерунда какая-то. Старая она уже была, тетка-то. Все детство вспоминала… Потом еще писала, как ее раздражает Алевтина – ведет себя в точности как Клаша… Какая еще Клаша? Заговаривалась, наверное…
– Кто такая Алевтина? – деловито поинтересовался Глеб.
– Так это… сиделка теткина! Гертруда наняла. Да вы ее видели у нас в доме. После теткиной смерти она вроде прислуги у Геры.
Звоницкий вспомнил казашку в спортивном костюме.
– А где сейчас эта Алевтина?
– Уехала. Вернулась, наверное, к себе в Астану… или где она там проживает. Вот в тот день, когда вы к нам приходили, она и взяла расчет. Не пойму только, чего тетка Лида на эту Алевтину злилась? Они ж вроде ладили… Месяца два эта Аля у нас проработала. Ничего баба – молчаливая только и по-русски говорит не очень правильно. Но за теткой хорошо смотрела. Все ее желания выполняла, угодить старалась.
– А ваш брат Филипп? – поинтересовался Глеб. – Он мне признался, что тоже ухаживал за теткой, по ночам вставал, чтобы дать лекарство…
Электрон стиснул челюсти так, что на щеках выступили желваки, потом ответил:
– Может, и вставал… пару раз. Вы Филиппа не слушайте. Он вам такого понарассказывает… Это Филька от скуки мается, вот и сочиняет чего в жизни не было. В армию его не взяли… Я так считаю, если в армии не служил – ты не мужик!
– А вы сами где служили? – заинтересовался Глеб.
– Я, это… в Афгане, – почему-то смутился Электрон. – Давно уже…
– Да ну?! – оживился Звоницкий. – А я на границе, в Таджикистане.
Следующие полчаса они вспоминали армейскую службу.
– Ладно, Александр! Спасибо за помощь! – наконец сказал Глеб, вставая.
Ковалев неуклюже поднялся и пожал протянутую руку. Он вроде бы хотел что-то спросить, но не решался. Наконец, мучительно покраснев, выговорил:
– Так это… насчет работы – это было так, повод для встречи?
– Нет, мне действительно нужен мастер, – честно ответил Глеб. – Давно собираюсь сделать ремонт в квартире, а сам я в этих делах не специалист. Да и некогда мне, честно говоря. Так что, если возьметесь, я буду вам благодарен. Об оплате договоримся.
Электрон обвел комнату взглядом профессионала. Улыбка осветила его грубую физиономию, и он воскликнул:
– Да я это… я хоть сегодня начну! Найду себе помощника – одному несподручно, и только скажите!
– Не надо сегодня! – слегка испугался Звоницкий. – Давайте завтра. Вот Варвара Михайловна вам все покажет.
Он позвал домработницу и объяснил, что Александр Васильевич будет делать ремонт в квартире. Варвара Михайловна всплеснула руками – она давно грызла Глеба разговорами о новом ламинате – и пообещала кормить мастеров как следует.
Проводив Электрона, Глеб закрылся в своей комнате. Домработница донимала его предложениями поставить горчичники, и ему стоило большого труда защитить свою независимость. Нужно было спокойно подумать, а добрейшая Варвара Михайловна мешала. Закрыв дверь перед носом обиженной пожилой дамы, Глеб уселся в кресло и принялся размышлять.
В ночь смерти Лидия Ковалева написала сестре письмо, в котором пожаловалась на свою сиделку Алевтину, мол, та ведет себя в точности как Клаша.
После смерти сестер Срезневских на свете был всего один человек, который мог разгадать эту загадку. И этим человеком был он, Глеб Звоницкий. Покойный Илья Стариков тоже был в курсе, но сейчас Глеб остался в одиночестве.
Он вспомнил драматическую историю семьи Срезневских, которую Илья рассказывал ему всего несколько дней назад. Помнится, Клашей звали няньку девочек. Ту самую, что сдала маленькую Лиду в детдом, присвоив драгоценности ее покойной матери. То есть Клаша – злодейка и предательница.
Почему Лидия Ковалева прямо не написала сестре: дескать, моя сиделка совершила что-то плохое? Для чего старухе понадобилось использовать иносказание, понятное только двум сестрам и никому более?
И почему эта Алевтина покинула дом Ковалевых не после смерти пожилой подопечной, а после визита Звоницкого?