- А что потом?
- Что? – и он осекся.
- Сколько у вас денег?
- Не твое дело… Триллионы! Больше, чем у любой развитой европейской страны!
- Сколько вам лет, Рональд Дойл? Что будет потом?... Я все понял, - вдруг прошептал Франк. – Я понял. Вас тоже не хотят туда забирать. Вам страшно. Вы тоже пытаетесь обмануть бога, но у вас ничего не получается. Вы не устали? А вы знаете, как он хотел умереть, как был счастлив, когда отправлялся туда. Хотите, я вам расскажу?
Франк вскочил, продолжая говорить.
- Я был с ним рядом. Он умер у меня на руках. В тот день он надел на себя самый приличный костюм, галстук. Казалось, это был лучший день в его жизни! Задуматься только – день, когда человек получает право умереть - лучший. Это как нужно было жить? Какой кошмар. Какое убожество! Мечтать о смерти, десятилетиями ждать ее, молить бога и не находить…
Вдруг Франк замолчал, в ужасе глядя на Дойла. Казалось, тот задыхался, старик начал стучать кулаком по столу, другой рукой хватаясь за грудь.
- Да! – наконец через силу застонал Дойл, как раненый зверь. - Меня тоже не хотят видеть там. Меня не берут туда, дьявол тебя побери. Будь ты проклят, мальчишка. Что ты можешь понять?… Если бы кто знал, сколько я сделал и как устал… Сколько я боролся, через что прошел…
Вдруг Дойл стал совершенно спокоен. Он взял со стола капсулу и начал крутить ее в руке. Долго молчал так, потом снова заговорил:
- А ты жестокий человек, месье Франк. Нельзя говорить людям такие вещи. Ты закончил? Что же – теперь скажу я... А, знаешь что? Я не буду тебя убивать. Это было бы слишком просто! Банально! Какая-то пилюля, две минуты и все! Живи. Но там ты не сможешь ничего. Беда твоя в том, что ты талантливый человек, а, значит, не сможешь просто так сидеть, выполняя бессмысленные обязанности. Талант – это не только дар свыше, это крест, это проклятье. Ты почувствовал, что он у тебя есть, как вампир чувствует запах крови, и деваться вам от этого некуда. Всю свою жизнь ты будешь мучиться, как и я. Будешь хотеть исполнить свою дурацкую миссию, только тебе не дадут. А по-настоящему жить будут лишь те, кто работают у меня. Остальные чернь, рабы, мясо на бойне. Только нашим богам ты должен молиться. А не сможешь – похоронишь себя заживо. И не дай тебе бог прожить такую долгую жизнь, как я. И выход у тебя будет только один,… нет два – сойти с ума или покончить с собой - третьего не дано. И пока живо наше дело – тебе не будет места в этом мире… Ты даже не сможешь родить ребенка, потому что ты мужчина…
Дойл замолчал. Было видно, как он устал. Но собрался с силами и снова заговорил:
- А я. Что я? Буду продолжать жить. Если меня там видеть не желают, если не пришелся ко двору, значит, останусь здесь. Придумаю что-нибудь, начну третью жизнь… Все, месье Франк. Как ты понимаешь, рукопись остается у меня. Надумаешь ее восстановить - знаешь сам, у тебя жена, дети. Надумаешь увести семью к Блэйку - я тебя предупредил, отвечать за это придется тебе. То, что произойдет с ними в том парке, будет на твоей совести. Живи в этом счастливом мире. Радуйся. Скоро здесь наступит настоящее веселье.
Дойл замолчал, он безвольно сидел, уставившись прямо в стол. За его спиной в свете отблесков огня камина мерцали пестрые обложки книг, на другой стене висели рамки. Их было великое множество, они были разных размеров и форм, инкрустированные серебром и золотом, бриллиантами, только ни одной фотографии в них не было.
- Все, ты мне надоел. Ступай прочь, и чтобы я больше тебя не видел…
Франк оцепенело замер на месте.
- Я сказал, вон из моего дома! Иди в свою никчемную жизнь! Ты свободен!...
Франк сделал несколько шагов к двери.
- Карусель, - вдруг услышал он за своей спиной.
- Что? – пробормотал он.
- Ничего. Ступай, - устало выдохнул Рональд Дойл…
Франк вернулся во Францию. Он поселился в недорогом отеле в пригороде Парижа. Денег, которые ему дал знакомый Блэйка, хватило бы на несколько месяцев, а дальше… Что ему делать дальше он не знал. Он не писал книгу, восстанавливая ее по памяти, не искал работу, он не мог вернуться к матери в Прованс, поскольку не хотел ее волновать, как не хотел находиться рядом с Жоан и детьми, боясь им навредить, зная, что за ним следят. В этом он был абсолютно уверен. К такому положению уже привык и теперь смиренно ждал. Ждал, сам не зная чего. Он даже не хотел пройти между двумя высокими деревьями в парке и попасть в другой Париж. Ему нечего было делать там без своей семьи. Он купил телефон, взамен того, что отобрал у него Блэйк и иногда звонил домой. Жоан поднимала трубку, но, узнавая его голос, бросала ее. А потом и вовсе ее не снимала, глядя на определитель номера. Говорить с ним она не хотела. Теперь он был в черном списке. Несколько раз он приезжал на свою улицу и, прячась за остановкой автобуса, наблюдал за окнами своей квартиры, видел, как по утрам Жоан выводит детей, сажает их в машину, отвозит в школу, а вечером возвращается. Нет, он не следил за ней, но видел, что у нее никого нет. Дойл подло обманул его. У Жоан были только дети. Ее дети, и его. Но приближаться к ним он снова не решался, боясь навлечь беду. Так продолжалось месяц.
Париж ярко осветился разноцветными гирляндами, засиял улыбками прохожих, замелькал предпраздничной суетой. Скоро Рождество, а потом и Новый Год. Люди соберутся в шумные компании или просто семьей и будут отмечать праздники, которых ждали целый год. Прохожие на улицах тащили какие-то коробки, перевязанные пестрыми ленточками, авоськи с продуктами. Очень скоро они приготовят угощения и все вместе усядутся к праздничному столу. И только он никуда не торопился, ничего не хотел, зная, что эти дни проведет один.
Франк проснулся в номере отеля и долго смотрел в потолок. Он вспомнил, что сегодня Сочельник. В этот день по традиции они с детьми обязательно ездили в парк и катались на карусели. Она горделиво сверкала праздничными лампочками, стояла нарядная, как невеста, зная, что сегодня в последний раз в этом году будет радовать парижан. А завтра снова закружится, начиная новый год, который принесет всем радость, и улыбки, и счастье. Обязательно принесет, потому что в такой день думать не хотелось ни о чем другом. Потом они забегали в какую-нибудь закусочную, ели сладости, запивая восхитительной апельсиновой газировкой, а после возвращались домой. Жоан уходила на кухню, откуда доносились удивительные запахи, а они прыгали на большой диван и гадали. Сочельник, а значит то, что нагадаешь сегодня, в следующем году обязательно исполнится. И уже поздно вечером все садились к праздничному столу…
В номер постучала горничная. Он оторвался от своих мыслей и возмущенно воскликнул, открывая дверь:
- Мадам, еще только десять часов утра.
- Завтра Рождество, месье. Можно я уберусь сейчас? Еще до вечера столько нужно успеть, - и улыбнулась.
- Хорошо, через десять минут я уйду завтракать, приходите.