— Хозяйка того магазина действительно ваша родственница?
Райт и О'Брайан пытались протолкаться сквозь толпу, никого не толкая, а это куда трудней сделать, чем сказать. Дойл с Холодом как приклеенные держались у меня по бокам, потому что к толпе стали присоединяться уже не только репортеры: люди и фейри повыходили из магазинов и ресторанов узнать, что тут за суматоха, Любопытство в природе человека, но зеваки так увеличили толпу, что двигаться стало невозможно.
И вдруг репортеры утихли — не все сразу, а постепенно. Один замолчал, другой, потом они начали оглядываться, словно ища источник доносившегося до них звука — неприятного звука. Потом и я ощутила то же, что они — страх. Словно промозглым ветром потянуло откуда-то. Я стояла на ярком калифорнийском солнышке, а по спине ползли холодные мурашки.
Дойл стиснул мне руку, и это слегка привело меня в чувство. Я смогла усилить магическую защиту, и страх тут же схлынул, но на лицах репортеров он все так же был виден.
Райт с О'Брайан схватились за пистолеты, напряженно оглядываясь по сторонам. Я расширила защиту, заключая их в магическое поле — тем же способом, каким недавно распространяла гламор на Дойла и Холода. У Райта плечи распрямились, словно с них упал груз. О'Брайан сказала:
— Что это было?
— Не было, — поправил Дойл. — Есть.
— Что? — не поняла она.
Репортеры расступились половинками занавеса. Им не хотелось стоять близко к тому, кто шел среди них. А шел там Фар Дарриг, скаля остро отточенные зубы. Я не ошиблась, сразу посчитав его ухмылку злой. Он откровенно наслаждался страхом репортеров, это видно было по лицу и небрежной походочке.
Он подошел к нам и опустился на одно колено:
— Рад служить, ваше величество.
Блеснула фотовспышка, запечатлев сцену для вечерних или завтрашних новостей. Фар Дарриг глянул в ту сторону и там закричали, а потом фотограф бросился бежать по тротуару — камеры подпрыгивали и колотили его по спине, а вопил он так, словно за ним гнались все гончие ада.
Прочие журналисты дружно отступили еще на шаг. Фар Дарриг злобно хохотнул — я от одного этого звука покрылась мурашками. Если такое услышать, когда идешь один по ночной дороге, можно от страха спятить.
— Ты, должно быть, долго тренировался так смеяться, — сказала я. — Кровь в жилах стынет.
Он довольно усмехнулся:
— Приятно, когда твою работу ценят по достоинству, ваше величество.
Из толпы кто-то выкрикнул дрожащим голосом:
— Он к вам обращается, как к королеве. Значит ли это, что вы сохранили трон?
Фар Дарриг прыгнул в его сторону, вытянув руки, и крикнул:
— Бу!
Репортеры с той стороны бросились врассыпную. Он сделал шаг в другую сторону, но там народ тоже подался назад, защитным жестом вскидывая руки.
Кто-то из женщин спросил дрожащим голосом:
— Мередит, так вы королева Неблагого двора?
— Нет, — сказала я.
Фар Дарриг поглядел на меня:
— Сказать ей, какую корону ты получила сперва?
— Не здесь, — вмешался Дойл.
Фар Дарриг смерил его взглядом:
— Я не тебя спрашивал, Мрак. Будь ты мне родич — дело другое, а так я тебе ничего не должен, только ей.
Его явно оскорбило нежелание Дойла признать их родство. Дойл это тоже понял, конечно, потому что сказал:
— Я не скрываю своей смешанной крови, Фар Дарриг. Я имел в виду лишь то, что в моих жилах не течет кровь ни одного из вас — и это правда.
— Ах-ха, зато наша кровь текла по твоему клинку, так? Раньше, чем ты стал Мраком Королевы, раньше, чем ты был Ноденсом и исцелял волшебными водами, ты был другим и звался по-другому.
Фар Дарриг понижал голос с каждым словом, пока оставшиеся репортеры не решились подойти ближе, чтобы расслышать. Я знала, что Дойла не всегда почитали как бога и что он не выпрыгнул к трону королевы Андаис сразу взрослым, будто чертик из табакерки, но я не задавала ему вопросов. Старейшие из сидхе не любят говорить о прошлых днях — днях величия нашего народа.
Фар Дарриг резко повернулся и с громким «Ха!» прыгнул на репортеров. Они рванулись прочь, кто-то упал, упавших топтали, в панике убегая подальше от гоблина. Упавшие потом поднялись и тоже припустили прочь.
— Применять магию к представителям прессы не очень законно, — напомнила О'Брайан.
Фар Дарриг склонил голову набок, как птица, увидевшая червяка. Под его взглядом О'Брайан довольно нервно кашлянула, но моя защита помогла ей сохранить дух.
— А вы как заставили бы их убраться, дамочка?
— Полицейская О'Брайан, — поправила она.
Он ухмыльнулся ей в лицо, и я почувствовала, как она дрогнула — но не отступила. Мысленно я поставила ей лишний балл за храбрость, но подумала, что вряд ли разумно с ее стороны задевать его, после того недвусмысленно сексуального интереса, который он к ней проявил на допросе Паслены. Порой некоторое опасение бывает полезно.
Он шагнул вперед, вторгаясь в ее личное пространство, но я встала между ними.
— Чего ты добиваешься, Фар Дарриг? Я благодарна тебе за помощь, но ты это не по доброте душевной сделал.
Он еще раз ухмыльнулся О'Брайан и с той же ухмылкой повернулся ко мне. На меня это не подействовало.
— В моей душе доброты нет, ваше величество, одно только зло.
— Так не бывает, — сказала я.
Ухмылка выросла до предела — его лицо превратилось в злобную оскаленную маску — из тех, что надевают на Хэллоуин.
— Ты слишком молода, чтобы знать, каков я.
— Зато я знаю, что такое зло, — возразила я. — Оно не приходит, скалясь картонной маской. Оно приходит в облике тех, кто должен тебя любить и о тебе заботиться, но этого не делает. Зло — это пощечины и оплеухи, это рука, которая держит тебя под водой, пока ты не задохнешься, и все это время ее лицо остается безмятежным — ни злости, ни бешенства, она просто верит, что поступает правильно!
За маской злости стало проступать куда более серьезное выражение. Он сказал, внимательно глядя на меня:
— Говорят, тебе много довелось вытерпеть от руки твоих родичей-сидхе.
Дойл обратился к полицейским:
— Вы не могли бы дать нам немного поговорить наедине?
Райт и О'Брайан переглянулись, потом Райт пожал плечами:
— Нам только надо довести вас до машины. О'кей, мы подождем в сторонке.
О'Брайан попыталась возразить, но напарник ее увел. Они продолжили спор на расстоянии, полушепотом.
Дойл чуть крепче сжал мне руку, а Холод шагнул ближе. Я поняла их молчаливый совет не выносить сор за крыльцо, но королеву никогда не заботили такие мелочи.