– Дело в том, мэм, – густо покраснела Мардж, – что Фред, как вам известно, молодой человек. Так вот я скажу, потому что это уже невозможно скрывать… Дело в том, мэм, – повторила она, но уже более уверенным тоном, – что Фред Вули недавно женился, и у них с женой скоро должен родиться ребенок. Сейчас не так-то просто найти высокооплачиваемую работу в Лондоне, поэтому Фред держится за Гринвуд. Но он не может день и ночь работать в саду в то время, как дома его ждет беременная жена. Вот мы и договорились, что его будут время от времени заменять то сама Джейн, то Салливан. Фред знает, что он по каким-то причинам не устраивает вас и что вы ищете ему замену, а ведь он хороший садовник, и у него есть специальное образование. Вот он и хотел вам доказать, что он со всем справляется сам. Вы можете меня спросить, почему я говорю вам это так открыто, и я отвечу вам, что Фреда теперь не уволят. Арчи пообещал мне это. Вот и все.
С этими словами Мардж с грохотом поставила на стол тарелку с вареными яйцами, солонку и вышла из кухни, с силой хлопнув дверью. Эдит, порозовев от злости, поклялась себе, что, как только она станет хозяйкой Гринвуда, первой уволит Мардж, а уж потом избавится от всех остальных. И от Фреда в том числе. Ее покоробила фраза о том, что сейчас якобы не так просто найти высокооплачиваемую работу. Из этого следует, что Фреду здесь хорошо платят. А за что? За то, что он постоянно обманывает хозяина, делая вид, что работает в саду, в то время как подменяет себя Салливаном и собственной, к тому же еще не в меру любопытной матерью?
Эдит почувствовала даже облегчение от мысли, что ее скромный ужин закончился таким скандалом. Теперь Мардж запомнит этот вечер исключительно благодаря разговору о Фреде и его беременной жене, забыв о том, что Джейн покинула Гринвуд на такси. Между тем как труп Джейн Вули с проломленным черепом она несколько минут тому назад оттащила в беседку, спрятав от случайных глаз с тем, чтобы потом перетащить на лужайку перед домом, как раз в то место, где Мардж обычно вывешивает сушиться белье.
Эдит, покончив с ужином, поднялась к себе и включила телевизор. Не сводя глаз с экрана, где шло какое-то шоу, она представляла себе, как завтра утром Мардж наткнется в саду на труп Джейн, как вспомнит разговор с ней, с Эдит, на кухне. Интересно, она расскажет кому-нибудь, что Джейн уезжала отсюда на такси? Но где свидетели? И какая разница, куда и на чем она уезжала, если Джейн мертва и уже никогда не сможет рассказать никому о том, что же произошло в саду за те несколько минут, что они оставались на дорожке одни. И кто сможет заподозрить ее, Эдит, в убийстве бывшей садовницы? Это же бред. К тому же у нее есть алиби: она ужинала на кухне в присутствии Мардж. Потом поднялась к себе, Мардж видела это из холла, где смотрела то же самое шоу. Конечно, Арчи не сможет скрыть смерть Джейн и вынужден будет вызвать полицию. Вот полиция пусть и ищет убийцу. Пусть допрашивает Фреда, Мардж, Салливана, да кого угодно, но только не Эдит. Какой мотив может быть у Эдит? Никакого.
Ее мысли плавно скользнули к другой, более захватывающей теме: когда и как она убьет Мура? Она представила себе спальню в номере отеля, раскинувшегося на кровати сильного и уверенного в себе Мура. По утрам он пьет кофе. Крепкий, черный… Она уже знала, где возьмет яд.
Но события, развернувшиеся утром следующего дня, сыграли с Эдит злую шутку. Она, стараясь даже не думать о том, что дом полон посторонних людей в форме, которые явились в Гринвуд из-за убитой Джейн Вули, была потрясена тем, что Арчи попросил ее не волновать Лору и по возможности скрыть от нее этот несчастный, как он выразился, случай. Как же он любил ее! Как оберегал! Как заботился о ней! Пусть эта Лора дочь Мэй. Но какое отношение она имеет к Вудзу? Совершенно никакого. Она совершенно чужой ему человек. Значит, о ней, об Эдит, никто не позаботился. Ее подняли с постели, заставили одеться и давать показания, в то время как о нахождении в доме постороннего человека полиция так и не узнала! Почему? И за что Арчи так любит Лору? Ответ пришел сам собой: это не Лора. Это Мэй. И Эдит, уже не соображая, что она делает, и ослепленная ненавистью к воскресшей из мертвых русской, отправилась в ее комнату, чтобы рассказать о смерти Джейн Вули. И она рассказала. Она не помнила, в каких выражениях и в каком тоне. Помнила только, что на русском языке, чем сильно удивила Лору. После охов и ахов Лоры Эдит задала ей вопрос, ради которого и пришла к ней:
– Лора, скажи мне, как звали твою мать?
– Фамилия моей матери Захарова.
– Это по мужу, это фамилия ее последнего мужа, я правильно понимаю? И ты носишь эту же фамилию, потому что Захаров был твой отец… Но зачем, если ты не дочь Арчи, тебе понадобилось приезжать сюда?
– Захаров мне не отец, а отчим. Вот Арчи – это мой настоящий отец, – сказала она и вытерла ладонью выступивший пот со лба.
И тут Эдит достала фотографию, которую берегла словно специально для такого вот случая.
– Это ложь, – прошипела она, чуть ли не прожигая взглядом самозванку. – И фамилия твоей матери, которую Арчи звал не иначе как Мэй, не Захарова, а Красинская. Красинская Елена Владимировна. Ведь это она?
Это была самодельная фотография, сделанная отцом Арчи, Джеймсом Вудзом, в пору своей влюбленности в еще совсем юную Мэй, которая развлекала старика тем, что танцевала перед ним в балетной пачке. И на снимке была изображена Мэй собственной персоной. А фамилию ее Эдит услышала однажды от Арчи. Она подслушала его телефонный разговор с Мэй перед ее очередным приездом в Лондон, на аукцион. У нее было много фамилий, и одна из них запомнилась Эдит больше других. Ведь этой фамилией стала подписываться в зрелые годы одна известная русская балерина, Матильда Кшесинская. И теперь Эдит было важно узнать, как отреагирует русская самозванка на эту фамилию. Что скажет? Побледнеет или позеленеет?
– Это балерина? – спросила, вертя в руках снимок, Лора.
– Нет. Она никогда не занималась балетом. Пачку она надевала, если верить Арчи, лишь когда хотела соблазнить мужчину. У нее было красивое тело, красивые волосы, красивое лицо. Такое же, как у тебя… Ведь это ты? Это ты? Сколько тебе лет? Ведь если сорок, значит, ты и есть Мэй… – Эдит поняла, что сорвалась, что у нее нет больше сил скрывать то, что она подозревает русскую в том, что та, являясь на самом деле настоящей Мэй, выдает себя за ее дочь. – Ты вернулась, чтобы отнять у меня Арчи? Почему тогда у тебя нет морщин? Где они? Чем ты умащиваешь свою кожу, какими пользуешься бальзамами и травами, чтобы так великолепно выглядеть… Вы хотели обмануть меня, но я вас раскусила… Ты – Мэй!
И, потеряв всякий контроль над своими чувствами, забыв о мертвой Мэй, Эдит бросилась на русскую и принялась стаскивать с нее одеяло. Ей хотелось увидеть Мэй без одежды и сравнить ее тело со своим, понять, почему Арчи и все мужчины так любили Мэй и не любили Эдит.
Эдит не владела собой, когда выкрикивала ей в лицо какие-то нелепые фразы, когда пыталась ее в чем-то обвинить. Когда же Эдит поняла, что ее поведение вызывает у русской лишь недоумение, что та не может быть Мэй, неожиданно для себя она услышала: