Ираида Николаевна выпрямилась.
– Через какое-то время Маша снова появилась в Тамбовске. Что тут с народом стало! Такие страсти разгорелись! Девочку чуть камнями не забросали, целая делегация к руководству городка пошла, кричала: «Почему убийца на свободе?» Вечером по местному радио объявили: «На центральной площади будет выступать городской голова». Я, конечно, пошла туда. И попала в жуткую давку – похоже, все население Тамбовска явилось. Наш мэр сообщил собравшимся:
– Мария Савина на самом деле ездила в Калиновск. Человек, у которого девочка была, подтвердил ее визит. Сказал, что Мария неотлучно находилась при нем, он встретил ее на вокзале и сам потом посадил на поезд. Милиция нашла билеты девушки, проводники подтвердили, что пассажирка на самом деле ехала в купе. Все подозрения с Савиной сняты.
– Зачем она туда моталась? – спросили из толпы.
Мэр развел руками.
– Девочка молчит. Название «Калиновск» и фамилию человека, с которым встречалась, она назвала лишь после того, как провела ночь в отделении и поняла, что ей грозит колония. Но нам не важно, куда и зачем Савина ездила, главное другое – во время пожара Марии в городе не было. Она никого не убивала.
– Небось подстроила как-то все, – заверещал женский голос. – Говорят, у Ивана Михайловича был сейф, его пожарные открытым нашли, а внутри пусто.
– Савина объяснила, что сейф директор интерната никогда не запирал. Там лежали деньги, собранные на отдых, семья планировала поехать на две недели в Москву, – сказал мэр. – Купюры сгорели.
– Из-за квартиры Машка все затеяла, – заскрипела какая-то бабка, – теперь ей, как погорелице, жилье выделят. Надоело ей с родителями жить, невеста уже, небось мужика завела. Здоровенная лосиха, ей восемнадцать скоро.
– Девочка из-за болезни стала учиться позже одногодков. И, кстати, Мария с погибшей Галей одного возраста, – заметил глава Тамбовска, – родная дочь Ларкиных в первый класс тоже в восемь лет пошла, уж не знаю почему. Что же касаемо квартиры… Ларкины Машу официально удочерить не могли, ее родная мать жива, она от младенца официально не отказывалась, просто в детдом сдала. Девочка носит фамилию Савина, прописана пока в интернате…
Ираида Николаевна потерла поясницу, затем завершила свой рассказ:
– Но местный люд, несмотря на выступление мэра, все равно ее виновной в смерти Ларкиных считал. Маша местную школу не окончила, куда-то уехала. Я о ее дальнейшей судьбе ничего не знаю. Вскоре после пожара умерла Трындычиха, и народ замолол языками про ее самоубийство. Вот такое лето получилось. В интернат назначили нового директора, года через два-три после трагедии приют расформировали. Воспитанников распределили по разным местам, учителя куда-то подевались, я работу потеряла, имение Борисогубских начало разрушаться, здания ветшали, сад снова зарос бурьяном. Несмотря на то, что до Тамбовска езды на велосипеде от силы пятнадцать минут, никто из местных жителей не посещал чистый песчаный пляж, который прилегает к территории усадьбы. И уж тем более никто не рвался туда, где торчал остов сгоревшего дома Ларкиных.
Ираида Николаевна подняла свою корзинку.
– Потом поместье приобрела Марина Ивановна, все привела в порядок, открыла гостиницу и Дом здоровья. Грязь-то целебная на месте. Вы на озерки ходили?
– Впервые услышала о них от вас, – призналась я. – И не очень люблю всякой ерундой обмазываться.
– Здешняя грязь вовсе не ерунда, – неожиданно обиделась собеседница, – от многих болезней помогает. У меня ноги прошли, у Зины Евдокимовой астма, куча людей после грязевых ванн буквально восстала. Но простому народу сюда теперь не попасть, закрыта территория. Мы пользуемся озерком, которое находится чуть поодаль отсюда, в километре примерно, но там грязь какая-то жидкая. Самая хорошая здесь. Вы попробуйте, живо помолодеете. Ну, пойду я домой…
Ираида Николаевна встала, взяла в руку корзинку, другой подхватила пакет и тут же уронила его, раздался гулкий звук.
– Ах ты, господи, баклажка моя! – воскликнула старуха. – Как бы не помялась! Теперь пластмасса не та, что раньше, вмиг крючится.
Я наклонилась и подала старушке пластиковый пакет. Она заглянула внутрь и тихонько забормотала себе под нос:
– Неудобно по дорожке шкандыбать, грохнуться легко, я, если за грязью иду, всегда…
Ираида Николаевна поджала губы.
Я улыбнулась.
– Не волнуйтесь, не выдам вас. Никому не скажу, что берете в имении целебную массу.
Пенсионерка обрадовалась.
– Денег государство тем, кто всю жизнь честно работал, дает на старость мало, лекарства дорогие. У меня суставы болят, а грязь их успокаивает. И она ничья, общая. Разве честно, что Лаврова нас к ней не пускает? Забор поставила высоченный, только со стороны моря его нет, камеры на изгородь повесила, охрану у ворот посадила, мужики по телевизору видят, если кто из местных на территорию проник. Несколько раз ее «овчарки» тамбовских ловили, когда люди к озеркам подобраться хотели. Хорошо ли гнать народ, который здесь много лет лечится?
– Вы же говорили, что после трагедии с Ларкиными никто в имение Борисогубских не ходил, – заметила я.
– Про пляж речь вела, – возразила Ираида Николаевна. – Он здесь самый лучший, песчаный, в Тамбовске мелкая галька. Купаться тут люди опасались – усадьба несчастье приносит, а грязью пользовались. Да и вообще, если чего в теле болит, к черту в пасть залезешь, чтобы полегчало. А Марина Ивановна нам проход перекрыла.
– Но вы же сейчас сюда как-то попали, – улыбнулась я.
Пожилая женщина одернула кофту.
– Не один год здесь работала, знаю хитрую тропку, она прямо на окраину Тамбовска, к моей лачуге, выводит.
– Неужели? – удивилась я. – До городка на машине ехать надо.
– Шоссе кругом идет, – усмехнулась Ираида Николаевна, – а я про прямой ход ведаю. Вроде дождь собирается, потемнело вокруг. Вы бегите скорей в номер, а то промокнете.
– Наберите в баклажку грязь, – предложила я, – помогу вам потом домой добраться.
Бабушка молчала, и я поняла, о чем она думает.
– Волнуетесь, что я увижу тайную тропу, разболтаю о ней, народ побежит на озерки, пойдет слух, как можно миновать охрану, в конце концов доберется до ушей Лавровой, и – опля, прекратится лафа. Не беспокойтесь, я тут ненадолго. И, честное слово, не выдам вашу тайну. Судя по тому, как выглядит пакет, тара там не из-под майонеза.
– Канистра десятилитровая, – смущенно уточнила Ираида Николаевна. – Тропинка крутая, часто ходить по ней тяжело. И я не только себе беру, с подружкой делюсь. Она совсем плохая, два шага ступить не может.
Я покачала головой.
– Как же вы такую тяжесть, да еще по неудобной тропе тащите?
Бабушка перекрестилась.