– Итак, когда вы приехали в Саратов?
– Тринадцатого июля.
– В день убийства, – заметила Таня и тотчас прикусила губу, стараясь не смотреть в сторону Земцовой.
– Да, получается, что в день убийства.
– И у вас есть свидетели?
– Нет. Я долго звонил в дверь квартиры Нади, но мне никто не открывал. Только на следующее утро на шум вышла ее соседка, та самая девушка, Таня Орешина, которая была с Надей на Ивовом острове.
– Где и когда вы обнаружили записку?
– Сегодня. В почтовом ящике.
– Как вам в голову пришло заглянуть в ящик?
– Да никак! Просто открыл и заглянул. Он легко открывается. Смотрю, этот листок… Мне и так-то было тревожно на душе, а здесь еще эта жуткая записка.
– И что же в ней написано? – спросил Крымов с легкой усмешкой. – Меня, мол, убили на Ивовом острове?
Таня Бескровная с Земцовой переглянулись.
– Представь себе, дорогой, – кашлянув, произнесла Земцова, – что именно это там и написано. Хитов, покажите Крымову записку…
Тот достал из кармана листок и протянул Крымову.
– Да уж, ничего не скажешь, попал в самую точку, – присвистнул Крымов. – Вот расскажи такое Шубину, он ни за что бы не поверил, сказал бы, что я сочиняю… Вы должны отдать эту записку Земцовой… на экспертизу.
– Скажите, Хитов, а откуда вы узнали об этом агентстве, да еще и о Крымове? – спросила Бескровная.
– Мне в вашей конторе сказали, – искоса глянув на Корнилова, ответил немного сконфуженный Хитов. – Я видел вас там и понимаю, кто вы и откуда.
– И кто же вам сказал?
– Сказали, и все. Какая вам разница. Мне не хотелось бы сейчас вспоминать, как там со мной обращались и что говорили. Смотрели на меня, как на идиота. Несчастный случай да несчастный случай. Заладили. Я собирался уже уйти оттуда, ходил по коридорам, по лестницам, искал выход, пока случайно не наткнулся на одного человека. Вот он-то как раз мне и посоветовал обратиться в агентство. Лучше всего, говорит, встретиться с Крымовым, но его пока нет… Сказали, что там его жена сейчас заправляет, тоже ничего…
– Спасибо, – кивком головы поблагодарила его Земцова. – Что-то пить захотелось…
– Может, сделаем перерыв?
Так продолжалось и на следующий день, и спустя неделю. Что изменилось? Свидания их стали реже, любовники по неизвестной причине словно избегали друг друга, и Камора заметно погрустнел. Утешить его было невозможно – все знали, что к Наде скоро приедет жених. Поговаривали разное: что он богатый бизнесмен, что Надя его любит и что скоро выйдет за него замуж. Лариса сказала, что он, эта московская птица, задерживается из-за ремонта квартиры, видимо, хочет успеть к свадьбе, даты которой никто, вроде бы даже сама Надя, не знает. Еще Лариса сказала, что Надя как-то очень спокойно говорит о предстоящей свадьбе и что сама толком не поняла, как стала невестой. Уж слишком быстро все произошло. Жениха ее звали Александром. Надя без интереса просматривала каталоги со свадебными платьями. Ее словно не интересовало, как она будет выглядеть в такой торжественный для каждой девушки день. Камора же стал очень нервным, почти агрессивным. Таня боялась задать ему лишний вопрос, старалась находиться подальше от него, чтобы не спровоцировать взрыв. Если не разрыв. В отличие от Нади, она-то знала день своей свадьбы. Вот только готова ли она была теперь связать свою жизнь с мужчиной, который любит другую женщину? Да и любит ли он Надю? Это вопрос, на который, по мнению Тани, не мог ответить ее любовник. Скорее всего, это была страсть, Камора увидел красивую девушку, которая поселилась по соседству от него и каждый день соблазняет его. Соблазняет. Не слишком ли это красивое слово для такой распущенной особы, как Надя? На людях они говорят об искусстве, Надя рассказывает не спускающему с нее глаз любовнику (так, словно рядом нет ни Ларисы, ни Миши, ни Тани!) о том, с каким успехом прошла в Риге выставка ее отца, показывает фотографии его работ, упоминая как бы вскользь их стоимость, пытается объяснить, чем эстетика прибалтийского творчества отличается от русского. Особенно запомнилось Тане, с каким трагическим выражением лица рассказывала Надя о недавно прочитанном рассказе какой-то латышской писательницы о том, как мать потеряла сына, которого должны были призвать в армию. Как вместе со всеми принималась его искать, тосковала по нему, перебирая долгими дождливыми вечерами его теплые свитера, прижимая к груди какие-то милые для нее, как для матери, вещицы, книги сына. Потом-то окажется, что сын и не пропал вовсе, что он повесился несколько дней тому назад в амбаре, и что ее мозг словно стер эту страшную картину из ее памяти. «Все в природе устроено на редкость рационально. Так человек, испытывая страшные муки перед смертью, на какое-то время теряет чувствительность и вступает в новое для себя качество без боли. Или мать потеряла детей – она не помнит похороны. Есть и другие случаи – человек совершил убийство и не помнит, как это случилось. Он хотел его совершить, много сотен раз проигрывал эту ситуацию мысленно, представлял себе его во всех подробностях, но, когда убил человека, не понял, в действительности ли это произошло или же снова в его воображении». Надя знала, о чем говорить, когда собирается тесная компания. Находила такие темы для разговора, что Камора, и без того потерявший от нее голову, принимался рассказывать все, что знал по теме. Тане даже казалось, что он готов выдумать какую-то несуществующую историю, чтобы только привлечь ее внимание, чтобы удивить ее, поразить воображение совершенно потрясающим, фантастическим рассказом как бы из своей жизни.
Их было пятеро в этой компании. Таня, Лариса, подруга Тани, Надя, Сергей Камора и Миша, двоюродный брат Тани. Когда рядом с Таней поселилась Надя, дочка Шевкии, известной в городе художницы, недавно переехавшей с новым мужем в Москву, вокруг этой девушки закружилось сразу несколько человек. Под обаяние Нади попала и сама Таня. Надя мало чем внешне походила на свою экстравагантную и яркую мать. Но она была привлекательной по-своему. Что бы она ни говорила, что бы ни носила, что бы ни любила – все казалось им всем необычным, интересным, оригинальным. Никто потом и не смог вспомнить, как же так оказалось, что уже на следующий день после ее приезда они собрались у Шевкии дома. Надя купила вина, не очень-то дорогого, между прочим, печенья, конфет и пригласила Таню с друзьями к себе домой. Познакомиться. Выпили тогда много. Слушали музыку. Кажется, латиноамериканскую. Было очень весело. Все было просто, точнее, запросто – танцевали парами, пары менялись, в просторной комнате сдвинули к окну стол, и воздух от сигаретного дыма стал синим…
Надя вела себя непринужденно, так, словно была знакома и с Мишей, и с Каморой, и с Ларисой, и тем более с Таней, сто лет. Не меньше. Ее сразу все полюбили. Она казалась щедрой. Ведь потом она дала еще денег, и Миша сбегал за водкой, ликерами, виноградом… У Тани были деньги, да и у всех тоже, но никто не тратился, все раскручивали новенькую, понимая, что так она «ставится», что так щедро и шумно входит в их мир, в их компанию, в их жизни…