Должен заметить, что расследование, проводимое в Шотландии шерифом и подменяющее судебно-медицинскую экспертизу, привычную для Англии, не столь формально, но одновременно строже последней. В Англии медицинские эксперты узурпировали многие функции полиции и суда, что зачастую лишь затягивает предварительное рассмотрение дела и приводит к излишним и преждевременным дебатам защиты и обвинения. Обязанности шотландского шерифа значительно шире, чем у эксперта-криминалиста. Поэтому лично он выносит решения только по делам о несчастных случаях. Если же появляются подозрения в преступном умысле, он передает все материалы в прокуратуру, где окончательно и приходят к заключению, заслуживает ли дело рассмотрения в суде. Не буду здесь перечислять все преимущества шотландской системы. Замечу только, что в Англии человеку зачастую может вынести вердикт уже судебный медик, пренебрегая полноценной процедурой судебного процесса, гарантирующего подсудимому хотя бы помощь адвоката. А пишу я об этом столь подробно, поскольку не собираюсь вдаваться в детали расследования, проведенного в Кинкейге тем же вечером. Тем более что читателю уже известны основные факты, мнение почтенного инспектора Спейта и открытия, сделанные мной самим. Замечу только с должной скромностью, что я оказался прав. Дело предстало совершенно ясным и, более того, после смерти Гатри и сообщника своего хозяина Хардкасла, его, по сути, можно было закрыть. Документы, зафиксировавшие преступный умысел Гатри, будут незамедлительно переданы в прокуратуру, и если только там не посчитают, что к ответу следует привлечь миссис Хардкасл, представляется маловероятным последующее детальное судебное разбирательство. А посему изложение дальнейших событий, включая показания возвращенной в замок молодой пары, я со спокойной душой передаю в надежные руки следующего рассказчика.
1
Они еще не успели пожениться. Вероятно, собирались оформить брак перед тем, как отплыть из страны позже вечером, но я не стал задавать лишних вопросов, поскольку меня это совершенно не касалось. Их дело не было моим, и так и не стало им ни в малейшей степени. Я просто их разыскал и получил приказ отконвоировать обратно в Кинкейг, причем тактично, даже по возможности не предъявляя ордера на арест Нейла Линдсея, который на всякий случай был у меня при себе. И если в процессе путешествия они заинтересовали меня, как потом стали занимать обстоятельства дела, в которое молодые люди оказались вовлечены, то мной двигало лишь собственное любопытство, но не официальные инструкции, полученные от руководства. Пока не передал их из рук в руки своим шотландским коллегам, я играл роль охранника, а затем стал просто сторонним наблюдателем, хотя и не совсем праздным. Таково вступление, которое я хотел бы предпослать своим запискам, и боюсь, читателю они покажутся далеко не столь интригующими, как история мистера Уэддерберна.
– Не мог бы я переговорить с вами наедине? Я сыщик. Инспектор Скотленд-Ярда.
Они посмотрели на меня удивленно, но, как мне бросилось в глаза, без страха. Оба, безусловно, были взволнованы – а бегство из страны, с моей точки зрения, едва ли обходится без волнений, – однако мое к ним обращение не усилило тревоги. Им лишь подумалось, что какие-то пустые формальности могут внезапно отсрочить отъезд. Первой отреагировала мисс Мэтерс, и если она знала окружающий мир куда хуже Линдсея, то оказалась значительно более подготовленной к столкновению с ним. У меня возникло ощущение, что даже у себя дома он бы растерялся, поскольку весь ушел мыслями в смутные размышления о не совсем еще понятной ему цели, которую они перед собой поставили. Но мисс Мэтерс сказала:
– Заходите, пожалуйста.
– Насколько мне стало известно, вы приехали сюда из замка Эркани в Шотландии? И вы, мэм, приходитесь племянницей мистеру Рэналду Гатри? А потому должен с прискорбием сообщить, что мистер Гатри умер.
Линдсей издал восклицание. Мисс Мэтерс ничего не сказала, а всего лишь на мгновение повернулась в сторону темного угла маленькой и убогой комнаты. Впрочем, она вскоре снова посмотрела на меня, побледневшая, но уже полностью овладевшая собой.
– Так вы говорите… Вы утверждаете, что он мертв?
– Как мне сообщили, он скоропостижно скончался при невыясненных до конца обстоятельствах в ночь накануне Рождества. А потому желательно, чтобы вы оба незамедлительно вернулись в Кинкейг.
– Нейл, нам надо возвращаться. Как можно быстрее. – Она повернулась ко мне. – Как это сделать скорее всего? У нас есть деньги.
Деньги у них действительно водились; причем их ничуть не смущало, что в основном это были золотые монеты. Я ответил:
– Поезд на Карлайл отходит через двадцать минут. Внизу ждет такси, чтобы доставить вас на вокзал.
Мисс Мэтерс обратилась к Линдсею, который стоял, как парализованный, и смотрел на меня широко раскрытыми темными глазами, и потрясла его за плечо.
– Нейл, поторопись.
А сама принялась спешно укладывать вещи. И только уже в поезде с безмерным удивлением спросила:
– Как, вы едете вместе с нами?
– Будет проведено расследование. Согласно нашим обычным правилам, мисс Мэтерс, мне было дано указание сопровождать вас.
Только сейчас она бросила на меня взгляд, в котором промелькнуло нечто, похожее на испуг.
– Неужели мой дядя был…
– Прошу правильно понять меня, мэм. Мне мало что известно об этом деле. Я прибыл из Лондона, а не из Шотландии.
Внезапно Линдсей резко и хрипло переспросил:
– Из Лондона?
– Вашим поискам придали особое значение. И мне поручили возглавить их.
Из Ливерпуля мы добрались до Карлайла, а оттуда через пустоши и приграничные городки прибыли в Эдинбург. Большую часть времени я провел в вагонных коридорах, проклиная свою профессию. По всей видимости, девушка сумела внушить мне симпатию, если не очаровать. При этом я ничего не знал о ее прошлом и лишь смутно представлял себе, что ждет ее в близком будущем. Но глядя, как поезд мчится по этой безлюдной, покрытой снегом земле, вызывавшей тем не менее в памяти легенды о жестоких битвах, о вражде кланов и о Ковенанте, я проникся мыслью, что мисс Мэтерс неразделима со своей родиной, а моя миссия – всего лишь вернуть ее домой. Однажды на подъезде к Моффату она вышла из купе и встала рядом со мной, но мыслями находилась где-то очень далеко, перебирая то ли воспоминания, то ли свои пережитые прежде страхи. Но минуту спустя вдруг тихо сказала:
– Чибисы.
Лишь максимально напрягая зрение, я разглядел, как эти птички носятся в предзакатном воздухе. Насколько я слышал, Канада не отличалась разнообразием пернатых. Как знать, уехав туда, она могла никогда больше не увидеть этих пигалиц.
Из Карлайла они отправили телеграмму, и в Эдинбурге их уже встречал молодой юрист по фамилии Стюарт, сумевший с поразительной быстротой добраться до столицы из Дануна. Я сделал все возможное, чтобы удобно устроить всех на ночь, а утром мы продолжили путешествие. Неизбежно воцарилась натянутая и даже напряженная обстановка. Я начал опасаться, что Стюарт займет жесткую позицию и попытается выключить меня из игры. Он, однако, повел себя сдержанно: вероятно, догадался, что у меня в кармане может лежать документ, дающий мне определенные полномочия. Линдсей почти все время молчал, погруженный в чтение учебника геологии. Как я понял, геология была его подлинной страстью. Происходивший из семьи, которая поколение за поколением приходила во все больший упадок, вынужденная по-крестьянски обрабатывать землю, он сделал крепкий, надежный и не подверженный быстрым изменениям камень символом своего протеста. В нем отчетливо различались черты талантливого человека, ставившие его выше того общественного класса, к которому он принадлежит. Не обменявшись с ним и дюжиной слов, я понял, что мисс Мэтерс вовсе не пошла на мезальянс, влюбившись в симпатичного, но простого молодого фермера. Но симпатичным он был, а Сибила Гатри даже назвала его привлекательным мужчиной, причем всмотревшись в его глаза, никто не мог бы категорически утверждать, что Нейл Линдсей мухи не обидит и не способен на грубое насилие. Но меня гораздо меньше интересовало, мог он совершить преступление или нет, чем интенсивность и острота чувств, которые они испытывали друг к другу с Кристин Мэтерс. Старомодная возвышенная любовь – в наши времена столь часто размениваемая на чувственность и обычную привязанность, – просто пропитала воздух в вагоне; страсть, слишком всеобъемлющая и безыскусная, чтобы стесняться ее; неощутимая физически, поскольку они едва ли обменивались хотя бы словом или взглядом, но огромная и мощная, как атмосферное давление, заметное лишь по положению стрелки барометра. Однако, продолжая эту аналогию, я заметил, как стрелка стала подрагивать, словно давление начало колебаться и чуть заметно уменьшаться под влиянием посторонней силы. Неужели же между ними промелькнула тень подозрения? И кто в таком случае был объектом возникшего недоверия?