Все присутствовавшие на занятии ученики, дети аристократов, были наряжены не в пример лучше своего наставника – в парчовые жакеты, шелковые сорочки, безупречного покроя бриджи и начищенные до блеска сапожки. На всех мальчиках были также белые защитные нагрудники из бычьей кожи и толстые кожаные наручи с частыми серебряными заклепками, призванные отражать удары учебных клинков. При виде столь блестящего собрания Жан почувствовал себя голым и кинулся бы обратно в укрытие, кабы не страх перед розами-кровопийцами.
Один из поединщиков, удивленный неожиданным появлением Жана, на долю секунды отвлекся, а другой не преминул этим воспользоваться и молниеносно нанес противнику колющий удар в плечо. Острие рапиры прошло между кожаными ремнями и вонзилось в мышцу. Пораненный мальчик выронил свое оружие и заорал самым неподобающим образом.
– Господин Маранцалла! – заговорил один из учеников голосом более масленым, чем хорошо смазанный клинок, убранный на хранение в оружейную. – Внимание Лоренцо отвлек вон тот мальчишка. Удар был нечестный!
Все юные господа разом повернулись и уставились на Жана с нескрываемым отвращением. Было трудно сказать, что́ в нем возмутило их больше всего – его простая одежда, его грушеподобная фигура или отсутствие у него всякого оружия и боевого снаряжения. Один только мальчик с расплывающимся пятном крови на рукаве не стал буравить вновь прибывшего враждебным взглядом, поглощенный своими страданиями. Седоволосый мужчина откашлялся и заговорил низким звучным голосом, который Жан уже слышал немногим ранее.
– С твоей стороны, Лоренцо, было глупо отводить глаза от противника. В некотором смысле ты получил по заслугам. – Казалось, дон Маранцалла добродушно посмеивался про себя. – С другой стороны, поистине благородный господин не станет наносить удар, если внимание противника отвлекла какая-то посторонняя помеха. В следующий раз вы оба постараетесь выступить лучше. – Затем он ткнул рукой в направлении Жана, не глядя на него, и продолжил без прежней теплоты в голосе. – А ты, любезный, скройся в саду и подожди там до конца занятия. Чтобы я тебя не видел, пока эти юные господа не откланяются.
Жану показалось, что лицо у него запылало жарче, чем само солнце. Он ринулся прочь и лишь через несколько секунд с ужасом осознал, что опять углубляется в смертельно опасный стеклянный лабиринт. Остановившись в нескольких поворотах от площадки, он неподвижно застыл на месте, полный страха и отвращения к себе. Солнце пекло нещадно, и пот лился с бедняги ручьями.
К счастью, ждать пришлось недолго. Вскоре звон стали утих, и дон Маранцалла отпустил учеников. Они гуськом прошли мимо Жана, уже без доспехов, в расстегнутых жакетах; все явно чувствовали себя спокойно в гибельном лабиринте прозрачных розовых кустов. Никто из них не сказал Жану ни слова: они находились во владениях дона Маранцаллы, а отчитывать простолюдина в чужом доме считалось верхом неприличия. Тот факт, что все мальчики тоже взмокли от пота, а двое-трое обнаруживали явные признаки теплового удара, нисколько не утешил удрученного Жана.
– Эй, ты! – крикнул дон Маранцалла, когда юные аристократы вышли из сада и стали спускаться по лестнице. – Теперь можешь подойти.
Призвав на помощь все свое достоинство – и обнаружив, что достоинства в нем очень мало, – Жан изо всех сил втянул живот и осторожно двинулся обратно на площадку. Дон Маранцалла стоял спиной к нему, лениво поигрывая учебной рапирой, недавно проткнувшей плечо невнимательного поединщика. В его руке она казалась игрушечной, но кровь, блестевшая на острие, была самой что ни на есть настоящей.
– Я… простите меня, сударь… господин Маранцалла. Должно быть, я пришел раньше времени. Я не хотел вам помеша…
Дон круто повернулся – одним стремительным движением, плавным и точным, как ход веррарского механизма, сохраняя зловещую каменную неподвижность торса. Он пристально уставился на Жана, и от холодного пронзительного взгляда этих прищуренных черных глаз мальчика в третий раз за день пробрал ледяной страх.
Внезапно Жан осознал, что находится наедине с человеком, который проложил путь к нынешнему своему высокому положению в прямом смысле слова по трупам.
– Ты считаешь возможным, чумазый, – змеиным шепотом прошипел Маранцалла, – первым заговаривать с таким человеком, как я, в таком месте, как это? С благородным доном?
Жан залепетал было извинения, но голос его пресекся с постыдным сдавленным всхлипом, похожим на влажный чавкающий звук, какой производит моллюск, выдавливаемый из расколотой раковины.
– Если ты просто дурак, я в два счета выбью всю дурь из твоей толстомясой задницы.
Мужчина широким шагом подошел к ближайшей стене стеклянных кустов и вложил окровавленное острие рапиры в сердцевину одного из цветков. Жан, словно зачарованный, в ужасе смотрел, как кровь исчезает с клинка и втягивается в стекло, где расплывается туманными розовыми волоконцами и утекает в прозрачные недра скульптуры. Через несколько секунд дон Маранцалла отбросил в сторону чистую рапиру.
– Так и есть, да? Ты просто малолетний жирный придурок, невесть за каким рожном присланный в мою школу? Грязный нищеброд из Котлища, жалкий высерок какой-то поганой шлюхи?
Поначалу у Жана словно отняло язык. Потом кровь зашумела у него в ушах, как мощные волны, накатывающие на берег, и кулаки сами собой сжались.
– Я родился на Северной заставе! – в бешенстве проорал он, обретя наконец дар речи. – Мои родители держали лавку!
Едва он выпалил эти слова, как сердце у него будто остановилось. Помертвев от страха, Жан спрятал руки за спину, опустил голову и отступил на шаг назад.
На несколько долгих мгновений повисла тяжелая тишина, потом Маранцалла громко расхохотался и хрустнул пальцами – раздался звук, похожий на треск горящих смолистых поленьев.
– Не обижайся, Жан. Я просто хотел проверить, правду ли говорил Цеппи. Клянусь богами, ты парень не робкого десятка. И с характером.
– Так вы… – Мальчик удивленно уставился на дона, начиная понимать, что произошло. – Вы нарочно меня разозлили, сударь?
– Я знаю, сколь сильно задевают твои чувства непочтительные разговоры о твоих родителях. Цеппи мне много чего про тебя рассказал.
– Цеппи не слепец, – медленно проговорил Жан. – Я не послушник. А вы вовсе не… не…
– Не гнусный сукин сын?
Жан невольно прыснул.
– Просто интересно знать, сударь, доведется ли мне еще когда-нибудь встретить людей, которые какими кажутся, такие и есть на самом деле?
– Ты только что таких видел – они вышли из моего сада пару минут назад. И я действительно гнусный сукин сын. Еще до конца лета ты возненавидишь меня лютой ненавистью и будешь проклинать с утра до вечера.
– Ну… такая у вас работа.
– Совершенно верно, – кивнул дон Маранцалла. – Знаешь, я ведь не наследственный владелец Обители Стеклянных роз – она подарена мне герцогом за верную службу. Не подумай, что я не горжусь своим нынешним домом, но… мои родители были даже не с Северной заставы. Я родился на маленькой ферме.