– Это ты поджег храм Артемиды, – сказал я.
Он в страхе оглянулся через плечо:
– Пожалуйста! Не упоминайте здесь это имя!
– Эй-ей, спокойствие, Термостат, давай поговорим по существу, – предложил Марко. – Мы пришли сюда не просто так.
– Да-да, за локулусом, так? – ответил Герострат.
– Ты знаешь? – удивился я.
Герострат хлопнул в ладони:
– Разумеется! Я столетия – в буквальном смысле – ждал тебя, молодой человек. – Он с любопытством посмотрел на меня. – Э-э… твое имя?
– Джек, – сказал я. – Но как…
Герострат развел в стороны указательный и средний пальцы и опустил их вниз, изобразив символ лямбды:
– Отметина! У тебя она есть.
Я невольно коснулся затылка, где две полоски белых волос формировали перевернутую букву «V». Откуда Герострату было известно об отметине гена 7ЧС? Она была у нас у всех. Это был один из признаков наличия гена. Когда я только прибыл на остров, мне сбрили волосы, но отметина уже успела отрасти. Профессор Бегад называл ее лямбдой, потому что она напоминала очертаниями греческую букву «λ».
Позади нас прогремела, отражаясь от стен, отрыжка. Мы с Марко резко развернулись и увидели спускающегося по лестнице во главе остальных Торквина.
– Простите. Каламари, – пояснил он.
– Клянусь кудрями Адониса! – воскликнул Герострат, указывая сначала на Марко, затем на Касса. – У тебя тоже есть отметина… и у тебя! О, зонки будут в полнейшем восторге. О, мои дорогие глаза, только не вывалитесь из этой головы! Я отчаялся увидеть хотя бы одного из вас – а тут целых трое! О! – Он еще раз нервно оглянулся в сторону коридора. – У нас есть еще пара минут. Вы, должно быть, голодны. Каламари – это такая ничтожная ерунда. Присаживайтесь, присаживайтесь. Единственный способ приготовить вромаски – это фламбе! Разжечь огонь, чтобы пламя доставало до потолка…
– СТРАТО! – раздался из коридора оглушительный бас.
Герострат подпрыгнул:
– Страто – это мое… как вы это называете?.. Прозвище. Хм. Да. Кхм-кхм. ДА, МОЯ ВСЕМОГУЩЕСТВЕННАЯ, ВСЕЗНАЮЩАЯ, МУДРАЯ И ПРЕКРАСНАЯ ГИППО?
Касс застонал:
– Гиппо?
Из коридора донесся жуткий топот, и мы все невольно подались назад. Под самой аркой прохода показалось лицо. Темно-коричневая кожа и иссиня-черные волосы, стянутые назад и крепко завязанные. Я решил, что это была женщина, то ли стоящая на ходулях, то ли сидящая на каком-то транспортном средстве. Но когда она явилась вся целиком, оказалось, что она стоит на своих двоих. Просто одни ее ноги были почти такие же длинные, как я сам.
Она решительно зашагала к нам, завязанные шнурком пышные волосы покачивались за ее спиной, точно плащ из шкуры животного. Стопы длиной в мои предплечья были обуты в сандалии, завязки которых крест-накрест обвивали лодыжки, поднимаясь до самых колен. Когда она приставила к стене щит, висящая сбоку сабля звякнула, ударившись о кожаную тунику. Из карманов черного кожаного пояса торчали кончики духовых трубок, луков и дротиков. Через плечо тянулась широкая шелковая с вышивкой лента колчана.
– Круто, – прошептал Марко.
– Быть не может, – прохрипел Димитриос.
– Уходим отсюда! – пискнула Элоиза.
– Красавица, – пробормотал Торквин.
– Я Максимо! – прогремела женщина, обращаясь к Герострату. – Максимо, а не Гиппо! Когда ты наконец запомнишь? Я совсем не похожа на эту неуклюжую, ленивую, носатую ящерицу!
Сказав это, Максимо дернула головой вбок, как при нервном тике. Из прохода за ее спиной вылетело копье, которое, в каких-то дюймах пронесшись мимо ее уха, вонзилось в центр груди Герострата.
Мы все отскочили. Элоиза закричала. Марко бросился к повалившемуся на ковер старику.
– Как ты могла?! – заорал Марко, глядя на Максимо. – Только потому, что он назвал тебя…
– Пха-а-ах! – Герострат закашлялся и, вырвав из груди копье, сел на полу.
Я никогда не слышал, чтобы Марко так громко визжал. Он на четвереньках побежал прочь от старика. Да и все мы были на грани паники.
Герострат швырнул копье в камин, причем на его тунике не осталось и следа крови.
– Великие боги, это больно! – пожаловался он. – Видели? Они это делают постоянно! Убивают – возвращают к жизни. Убивают – возвращают к жизни. Они обожают меня мучить!
Максимо расхохоталась. Из-за ее спины показались новые великаны – все женщины, все в боевом облачении и все не меньше восьми-девяти футов роста. Шириной плеч они были с книжные шкафы, голоса гудели басом, а ноги напоминали стволы деревьев. Одна из них, сморщив большой и круглый, как мяч для софтбола, нос, хлопнула Максимо по спине.
– Можешь насмехаться надо мной, но признай: у меня глаз – алмаз, – пророкотала она.
– Ты полна сюрпризов, Гиппо, – отозвалась Максимо.
– Обхохочешься, – буркнул Герострат.
Подойдя к поджаривающемуся вромаски, Гиппо оторвала одну лапу и впилась в мясо, точно это было мороженое на палочке.
– Добро пожаловать на программу «Семь невест для Торквина», – пробормотал Марко.
Торквин, совершенно неподвижный, не отрывал взгляда от новоприбывших великанш, и я подумал, что впервые видел его смотрящим на других снизу вверх.
– Пссст… пссст! – прошипел Герострат с пола, куда успел упасть ниц. Он делал нам знак последовать его примеру, но в этом момент к нему подошла Гиппо, остановившись в дюйме от его лица. На ее огромные грязные пальцы ног закапал жир с исходящей паром лапы вромаски.
– Ужин, Страто, – сказала она. – Угощайся.
– Вылижи ногу! Вылижи ногу! Вылижи ногу! – принялись скандировать ее подруги.
Я отвернулся от этого зрелища и подождал, когда крики затихнут.
– Это так мерзко! – простонала Элоиза.
– Д-думаю, нам здесь не место! – сказал брат Димитриос. – Вы не против, если мы немедленно вас покинем, госпожа Максимо?
– Страто, где твои манеры? – взревела Максимо. – Ты собираешься встать и представить нас твоим гостям?
– Джек и Марко, – быстро сказал я. – И еще Касс, Элоиза, Торквин и брат Димитриос.
Брат Димитриос, трясясь в своей рясе, бормотал молитвы на греческом.
– Хм… Эллин, – произнесла Максимо. – Может, нам стоит перейти на твой язык?
– Английский… пойдет… – промямлил Димитриос, крепко держась за лестницу – то ли боялся упасть, то ли собирался броситься наутек.
Герострат к этому моменту успел подняться. Его губы блестели от жира вромаски.
– Джек и его друзья, для меня великое удовольствие представить вам сильнейших, крупнейших, долгоживущих и самых прекрасных и стойких, величественных и всемогущих… – он приложил ко рту ладони и изобразил фанфары: – Зонок!