канарейками.
В нашей школе нет кабинета музыки, поэтому после уроков мы собираемся в большом классе. В хоре восемь человек — четыре мальчика и четыре девочки. Почти все хористы учатся в шестом классе, только Коул — в пятом. Большому хору было бы негде разместиться.
Миссис Меллон опаздывала. Мальчишки расшалились и принялись обстреливать друг друга из резинок, а девчонки — снисходительно посмеиваться и болтать. Когда миссис Меллон наконец появилась, приглаживая руками волосы-перья, то сразу приступила к делу.
— Концерт через две недели, — многозначительно объявила она. — А мы еще не знаем, что будем петь.
Мы согласились, что нам необходимы дополнительные репетиции. Люси-Энн, наше единственное сопрано, подняла руку:
— А может, будем просто открывать рты под фонограмму?
Все засмеялись. Но, присмотревшись, я поняла, что Люси-Энн не шутит.
— Лично мне не до смеха, — сказала миссис Меллон строго. — Давайте посмотрим, на что мы способны.
И мы начали распеваться, но нам помешал большой черный паук, свалившийся откуда-то с потолка прямо на голову Люси-Энн. Она взвизгнула и затрясла белокурыми кудрями, а потом принялась смахивать паука обеими руками. Наконец паук плюхнулся на пол, и Коул его раздавил.
— Раздавить паука — плохая примета, — предупредил моего брата мальчик по имени Лар-ри.
Коул пожал плечами и повозил подошвой туфли по полу.
Начнем с «Прекрасного Огайо», — предложила миссис Меллон, делая вид, что не заметила злополучного паука, и зашелестела нотами на пюпитре. — В прошлый раз он у нас совсем не получился.
Там слишком сложная партия сопрано, — заметила Люси-Энн.
Плохому танцору всегда туфли жмут, — поддразнил ее Ларри. По-моему, он влюбился в нее.
Миссис Меллон прокашлялась.
— Ребята, посерьезнее! — И обернулась к Коулу. — Ты разучил свою партию?
— Разумеется, — солгал мой брат.
— Тогда попробуй спеть ее. Только не забудь: ты вступаешь через три такта.
— Помню, — заверил ее Коул.
На прошлой репетиции он ни разу не вступил вовремя.
Миссис Меллон подняла руки, улыбнулась и взмахнула ими, подавая сигнал.
Мы запели «Прекрасный Огайо» — это сентиментальная, даже слезливая песенка, но мне нравится ее мелодия. На этот раз песня звучала неплохо — до тех пор, пока не вступил Коул: он глубоко вздохнул, шагнул вперед, подождал три такта и запел:
— Ко-ко-ко! Кудах-тах-тах!
Миссис Меллон изумленно вытаращила глаза.
Мы замолчали, я уставилась на брата. Он выглядел растерянным, затем судорожно откашлялся.
— Пой со словами, Коул, — велела миссис Меллон. — Ты их выучил?
Коул закивал.
— Тогда начнем с такта перед вступлением Коула.
Мы вновь запели. Я не сводила глаз с брата. Он расправил плечи, и… по классу вновь разнеслось кудахтанье.
Что за дурацкие шутки?
Кроме Ларри, никто не засмеялся.
Коул растерянно тер шею и кашлял, покраснев от смущения.
Что это с тобой? — спросила я, но брат не ответил.
Коул, прошу тебя, перестань дурачиться! — взмолилась миссис Меллон. — У нас и так мало времени! — Она нахмурилась. — У тебя прекрасный голос. Я знаю, ты умеешь петь. Попробуй еще разок. — И она подняла руки. — На счет «три»! — скомандовала она. — Раз, два… три! Коул, начинай!
Куд-кудах-тах-тах! — пронзительно закричал брат.
Я бросилась к нему.
Коул, что с тобой? Зачем ты балуешься?
Ко-ко-ко! — ответил он.
Вечером, когда, сидя у себя в комнате, я заворачивала подарок для Люси-Энн, пришел Коул. Его светлые волосы торчали во все стороны. Стоя на пороге, он вытирал потные ладони о тенниску.
— Что тебе? — резко спросила я. — Не видишь, я занята. — Подвернув уголок оберточной бумаги, я приклеила ее к футляру компакт-диска липкой лентой.
Коул прокашлялся, но не ответил.
Ты испортил всю репетицию.
Я не виноват! — пронзительно выпалил Коул.
Как бы не так! — Я хлопнула ножницами по столу. — Вместо того чтобы петь, ты кудахтал, как курица! Кто виноват в этом, если не ты?
Ты ничего не понимаешь… — выдавил Коул, потирая шею.
Да, не понимаю, — согласилась я. — Знаешь, твои глупые шутки давно всем осточертели, особенно мне. Напрасно ты считаешь себя остряком. Ты просто балбес.
Но я не шутил! — запротестовал он, входя в комнату.
Подойдя к столу, он взял скотч и начал нервно вертеть его в руках.
Я вовсе не собирался кудахтать. Но я… ничего не мог поделать…
Это уж точно, — согласилась я, закатывая глаза.
Честное слово, Кристал! По-моему, это Ванесса заставила меня кудахтать!
Я засмеялась.
За кого ты меня принимаешь? Да, я могу раз или два наступить на одни и те же грабли, но больше такого не повторится.
Кристал, послушай…
Это было не смешно. Жаль, что из-за тебя сорвалась репетиция.
Ты опять не поняла! Я просто не мог петь!
Вон! — Я указала ему на дверь. — Убирайся отсюда!
Коул покраснел, попытался что-то сказать, но передумал и вышел, хлопнув дверью.
«Так тебе и надо», — подумала я.
Вообще-то я люблю брата, но на этот раз его следовало проучить.
Наконец я закончила заворачивать подарок, сделала уроки и легла спать. Едва выключив свет и забравшись под одеяло, я услышала кудахтанье. Что за чертовщина? Впервые в жизни я слышала, как куры кудахчут ночью. Им давно полагается спать!
— Ко-ко-ко!
Выпрямившись, я уставилась на открытое окно. Штору шевелил легкий ветер. На ковре лежало треугольное пятно лунного света.
Неужели кто-то забыл запереть курятник и куры разбежались?
— Ко-о-о…
Кудахтанье доносилось из-под самого окна спальни. Не сводя глаз с развевающихся штор, я выбралась из постели и подошла к окну. Двор был залит холодным серебристым лунным светом.
— Ко-ко-ко!
Оперевшись на подоконник, я высунулась из окна. И ахнула.
За окном никого не оказалось. Никаких кур. Внимательно оглядев двор, я перевела взгляд на курятник рядом с гаражом. С виду он похож на длинную приземистую деревянную конуру. Дверца курятника оказалась запертой. За крохотными круглыми окошками ничего не было видно.