– Вот и правильно! То есть подожди, – спохватилась Саша, – что значит не собираешься оставлять?
– Господи, Стриж, не будь идиоткой! Ну конечно, я собираюсь ее спрятать.
2
Саша бежала, спотыкаясь, по тропинке, и непечатно ругала про себя всех твердолобых идиотов обоих полов. Ей срочно требовался Макар Илюшин, поскольку она не понимала, что ей делать.
Совершенно не понимала.
Саша Стриженова привыкла рассчитывать на себя. Она была самостоятельная женщина, профессионал своего дела, ответственный квартиросъемщик, заемщик в банке и прочие статусы, из которых собирается, как из конструктора, взрослая личность. В данную минуту эта взрослая личность хотела только одного: перевесить решение на кого-нибудь другого, еще более взрослого.
– Макар!
Как же трудно кричать вполголоса! А громко нельзя. Набегут Сысоевы, станут спрашивать, все ли в порядке, что это вы тут орете как оглашенная, Александра, и кстати, не встречалась ли вам наша любимая прабабушка Елизавета Архиповна?
Представив такое развитие событий, Саша похолодела.
– Макар!
Куда же он делся?
Саша добежала до калитки и остановилась, вглядываясь в сгущающиеся сумерки. Окна сысоевского дома светились желтым, внутри громко разговаривали, хлопали дверями, чем-то звенели и стучали. Неужели Илюшин с ними?
«Макар, там невеста прячет мертвую старушку, я не знаю, что мне делать, срочно пойдем со мной и отберем у нее труп».
Блестяще.
Саша прислонилась к калитке и закрыла глаза.
Истина заключалась в том, что она даже не знала, что говорить Илюшину. Однако при этом со свойственной влюбленным женщинам последовательностью ни секунды не сомневалась, что Макар поможет.
Пять минут назад Галка Исаева взгромоздила на себя маленькую легенькую Елизавету Архиповну и, сопя, направилась прочь. Сашины вопли о месте преступления были проигнорированы. «Я… должна… ее спрятать! – прокряхтела Галка. – Потом положу на место».
На место. О господи.
Стриженову разрывало от необходимости хоть что-нибудь предпринять.
«Я в полицию звоню!» – бессильно пригрозила Стриж вслед Галке.
«Звони! – прокряхтела Галка, скрываясь за деревьями. – Вонзай нож в беззащитную спину».
И исчезла в сумраке вместе с покойной Елизаветой Архиповной на горбу. А Саша осталась на оскверненном месте происшествия. Она сделала было шаг вслед Галке, наткнулась на что-то и чуть не вскрикнула от неожиданности: из зарослей черники ей милостиво улыбался садовый гном.
А через минуту из кустов бесшумно выступил рыжий кот, уселся рядом с гномом и принялся вылизываться, время от времени заинтересованно поглядывая на Сашу.
– Берендей, тут все сошли с ума! – шепотом поделилась Стриж.
– Мр-р, – согласился кот.
Саша осознавала, что самое правильное – обратиться в полицию. Отчего же, интересно, именно правильные решения сплошь и рядом вызывают тошноту и отвращение?
Они с Исаевой провели три года вместе. Дурацкое времечко! Половину времени хохотали до слез, половину плакали до икоты. Одни колготки на двоих, так что никаких свиданий одновременно. А туфли! Одна-единственная бесподобная Сашкина пара – серебристые, как роса, на каблучке-рюмочке: подарок родителей. Конечно, она разрешала носить их Исаевой, благо размер позволял. Однажды Галин ухажер в ссоре обозвал ее дурой. Галка сняла туфлю и лупила его до тех пор, пока от обуви не отвалился каблук. Рассматривая вечером безвременно погибшую туфлю, Саша посоветовала: «В следующий раз двумя лупи, по очереди. На плоской подошве бегать удобнее». А Галка вдруг заревела и кинулась прощения просить, дурында.
Пустяки какие-то вспоминаются. Однокурсница Лариса, девица безмерной, прямо-таки космической глупости, как-то сообщила напыщенно, что решила назвать своего сына Цитрамоном. Мол, редкое имя, и мальчик будет красавчик. «Ты откуда его взяла, это редкое имя?» – давясь смехом, спросила Саша. Древнегреческое, отрезала Лариса. «Ибупрофеном назови! – серьезно посоветовала Исаева. – Всех известных философов так звали. Уменьшительное – Проша». «Аспирином Валерьяновичем можно», – прошелестела Саша. «А если девочка, то Люголь». «Люголь Евгеньевна!» «Можно и Люголь Борисович!» И хохотали, повалившись на подоконник и дрыгая ногами от счастья.
Лариска, кстати, потом наябедничала на них в секретариат, что курят за институтом. Хотя Сашка не курила, только сигарету вертела в пальцах за компанию.
А драка с пьяными пэтэушницами в парке за качели! А украденная у обеих в один день стипендия (обе тут же нашли работу и потом врали друг другу, что родители присылают денег. Стриж строчила на машинке какие-то трусы в холодном подвале, а чем занималась Галка, она так и не выяснила толком).
Исаева давно вписала себя в Сашину биографию красными чернилами. И подчеркнула для верности.
Но пес бы с ней, с биографией! Мало ли кто там плавает, как муха в борще. Не это объединяло Исаеву со Стриженовой, по правде говоря.
Ощущение сопричастности другу другу – вот от чего никуда не деться. Галка была родной. Ангелы, что ли, ставят печати, маркируя тех, кто попадет после рождения в одну когорту. Ты не видишь печать, но ощущаешь шестым чувством. По ней узнаешь своих, даже если встретились на пять минут в прокуренном тамбуре плацкарта «Москва – Томск» и сразу же разбежались навсегда.
Куда бы и на сколько лет Галка ни пропадала, Саша всегда знала, что Исаева где-то рядом. Встретившись после долгого перерыва, они начали разговор с того же места, на котором оборвали его восемь лет назад.
Саша никогда не задумывалась над тем, какая из нее получилась подруга. Но в табеле о рангах дружбы ее чин был бы не ниже штаб-офицерского.
События неслись стремительно и непредсказуемо, как пьяный лыжник под гору, и задержать их не было никакой возможности. Саша подозревала, что близок миг, когда на пути у лыжника окажется и Галина. Достаточно ей наткнуться, скажем, на отца жениха. «А что это вы такое тащите, Галочка?» И все. Десять лет за предумышленное.
А если Петруша Сысоев, узрев застывший в окончательной насмешке лик Елизаветы Архиповны, схватится за сердце и приляжет на травку с инфарктом, то и все двадцать.
– Мака-ар!
Пока Саша металась вокруг дома, Макар Илюшин уходил все дальше и дальше от участка Сысоевых. К уху он прижимал сотовый телефон и время от времени бурчал в него что-то неодобрительное.
Едва ему позвонили, он сразу понял: разговор вырисовывается не самый приятный, а главное – требующий полного внимания. Общаться же в доме, где каждую минуту кто-то орал, хохотал, звал с ним выпить или просил смастерить арбалет вместо лука, было немыслимо. Поэтому Макар тихо исчез.
– Ты уверен, он так и выразился? – спросил он в трубку. – «Ваш друг вернулся»?