В. Р. У меня тут свое мнение. Когда Хрущев впервые поехал в Америку, он пришел от нее в восторг. Потом отправился туда Ельцин. Он облетел два раза вокруг статуи Свободы, и – почувствовал себя свободным…
А я вот частенько вспоминаю, как вскоре после окончания Карибского кризиса послали туда, в Америку, нашу маленькую писательскую делегацию. Для налаживания отношений. И нас принимал не кто-нибудь, а госдепартамент. Совалось нам в нос самое великолепное, что только можно было найти в США! Начиная от самых шикарных гостиниц, где нас поселяли, до встреч с богачами, вплоть до сенатора, который вскоре стал вице-президентом. И везде – самый роскошный прием.
Когда полетели обратно, Катаев лукаво смотрит на меня и спрашивает: «Виктор Сергеевич, ну как?» Я говорю: «Потрясающе!» А он в ответ: «Нас пытали роскошью».
Да, действительно, нас пытали роскошью, но – ничего не вышло! Мы вернулись такими же советскими людьми. А Хрущев испытания роскошью не выдержал. Сразу: «Догоним и перегоним Америку!» Какие-то пустые и нелепые слова.
Ельцин дважды облетел статую Свободы – и переродился. Ну лазили мы на эту статую. На плечах у нее – смотровая площадка, виден океан, видны Манхэттен и все небоскребы. Все действительно очень красиво и очень хорошо. Но – ничего не изменилось у нас внутри по отношению к нашей родной стране!
А у этих… Произошла какая-то аберрация: «Давайте и мы сделаем вот так!» Слушайте, более глупого не придумаешь. Как будто игрушку какую-то сделать – давайте и мы выточим.
В. К. Нелепо. Страна скроена на свой манер. Люди иные, культура совершенно иная…
В. Р. Россия – особая цивилизация. Да к тому же многонациональная страна. Причем я не беру то, что сегодня Россией называют. Я беру Советский Союз. Великий, единый и неделимый, многонациональный Советский Союз! Это было устройство очень хорошее.
В. К. И жилось в нем, прямо скажем, хорошо…
В. Р. В целом – очень хорошо. Я бывал во всех республиках. Хотя бы на свои премьеры ездил. Везде приветливо, везде дружно, везде весело. Были, конечно, свои проблемы, без этого в жизни не бывает – у каждого и дома свои проблемы.
Но сейчас, наряду со всеми казино (в Москве, по крайней мере), сверкающими вывесками, всякими ресторанами, гостиницами роскошными, – какая-то серость. Как ни странно – серость и унылость!
В. К. Вы ее ощущаете?
В. Р. Я ее ощущаю. Очень. И тут понятно: у государства нет идеи. Оно не знает, что оно делает, к чему стремится.
В. К. Неизвестно, куда мы идем. То есть куда ведут. Хотя догадаться можно – отнюдь не к хорошему, не к лучшему…
В. Р. Получается для многих, даже для большинства, бессмысленность жизни. Очень остро ощущаю эту бессмысленность!
Я бы еще и поэтому предложил обратиться сейчас к периоду нэпа. Изучить как следует все документы того времени. Была частная собственность, была государственная. Но у общества была также идея, большая советская, социалистическая идея, которая его объединяла и вела. Вообще, на протяжении всей нашей советской истории благороднейшие идеи человечества – идеи добра, справедливости, равенства и братства – играли очень большую роль. В том числе во время самой великой войны – Отечественной. Идея Родины, которую нельзя не защищать, даже ценой собственной жизни. Потому что она, Родина, – выше и дороже.
В. К. Я хотел о вашей «малой родине» спросить. О Костроме. Вот вам исполняется 85 лет, и многое ведь за эти годы с Костромой связано. Что она для вас? Тянет ли душу туда? Что при встрече в душе возникает?
В. Р. Ну это возникает, наверное, у каждого человека. Там, где ты рос, где духовно родился, а Кострома именно моя духовная родина, потому что физически я родился в Ярославле, но жил там совсем немного.
В Костроме я впитал все лучшее, что мне внушалось, начиная с матери и отца. Друзья мои дворовые, школа, книги, которые читал, Волга, Молочная гора… Этот охватывающий душу простор!
В. К. Вы давно были там последний раз?
В. Р. Да нет, совсем недавно с Надей, женой, были. Не упускаем ни малейшей возможности побывать. Знаете, душу питает. Это – родное, особенно родное и близкое. Без этого, наверное, русскому нельзя. Трудно.
В. К. Чувство Родины в большом и даже великом смысле начинается, видимо, все же с так называемой «малой родины»?
В. Р. У меня – да. А за всех говорить не берусь. Очевидно, для других наций их родина – это тоже Родина. И тоже есть любовь к Родине, какое бы государство ни было. Я-то считаю: у англичан, французов, японцев, китайцев, вьетнамцев, испанцев – да у всех свои корни.
Испанцы не отдают свою Испанию, и англичане не отдают свою Англию, французы – свою Францию и даже какая-нибудь маленькая Голландия, или Дания, или Бельгия… Во всех этих странах я бывал, и везде чувствуется дух Родины.
В. К. А у нас? Что же происходит у нас? Раствориться хотим?…
В. Р. Идет атака, чтобы истребить у нас чувство Родины. Уже территорию разбили, военный приоритет Америки безусловен – им только сейчас не хватает убить наш русский дух. Вот и идет разложение русского духа всеми способами. С одной стороны – жвачкой, рекламами всякими, пропагандой всего заграничного, а с другой – искусством западным, то есть в основном американским, кино. Всегда с погонями, всегда с убийствами и часто с безнравственностью. Это – самое главное!
В. К. Да, убийство русского духа…
В. Р. Покушение на русский дух. Его растлевают всяко. В том числе материально. Смотри, дескать, вон тот человек получает сколько – и ты можешь, если будешь делать то-то и то-то. Пусть и грязное, подлое, мерзкое. Ой, даже говорить об этом не хочу… Выброшен же лозунг: каждый отвечает за себя сам и живет в одиночку, а государство вроде вообще ни за что не отвечает.
Наше общество в этом отношении было гораздо более справедливое. Хотя мы жили всегда скромно, но во всяком случае обеспеченно. Мы знали, что 14-го зарплата, и она была – 14-го, а не 15-го.
В. К. Не искушали нас «золотым тельцом». А теперь он воздвигнут в полный рост.
В. Р. Брошен «позолоченный крючок», на который клюют люди. И все делается, чтобы они поглубже его заглотили.
В. К. Погубят нас этим вконец, как вы думаете?
В. Р. Испытание нам выпало суровое. Очень суровое! Испытание на сытость.
В. К. Пожалуй, в чем-то оно еще пострашнее, нежели испытание голодом.
В. Р. Бесспорно, бесспорно.
В. К. Дух или заплывает салом, или разлагается, растлевается.
В. Р. Я до 36 лет жил бедной жизнью, иногда очень бедной, голодал и одеться не во что было. Но, как уже говорил, я был счастливым. Это парадокс, однако это – реальность.
В. К. Вы мне рассказывали о счастье, испытанном тогда после мхатовских спектаклей…