Мне хотелось показать Джордан что-нибудь красивое в моем новом мире, даже если ради этого придется выносить семнадцатиградусный мороз.
Мы стояли у подножия пешей тропы и смотрели вверх. Ветер заметно усиливался. Покрытая недавно выпавшим снегом тропа, не меньше двух миль длиной, терялась в облаках.
– Издеваешься? – спросила Джордан.
– Оно того стоит, – заверила я, как будто имела хоть малейшее представление о том, куда мы идем.
Пока мы добрались до вершины, обе запыхались и замерзли. Впрочем, не настолько, чтобы не оценить открывшуюся нам картину – ту самую идеальную картину, на которую я и надеялась: близкое кристально-голубое небо, деревья и девственно-чистый снег, а далеко внизу – замерзшая река.
– Ну ладно, признаю – здесь классно, – сказала Джордан. – Пожалуй, более живописного пейзажа я еще не видела.
– Знаю. – Я посмотрела вниз, на окружающую нас красоту. – Просто благодать.
Мы сели на скамейку, и я протянула ей термос с горячей водой.
– Если я с тобой соглашусь и прощу тебе слово «благодать», мы начнем спускаться прямо сейчас?
– Может быть, – улыбнулась я.
Джордан сделала большой глоток, потом еще один.
– Знаю, ты думаешь, что я стану тебя осуждать.
– Неправда, – ответила я. – Ты уже меня осудила.
– И каков приговор?
Я громко рассмеялась – пожалуй, слишком громко, чтобы мой смех мог показаться искренним. Джордан повернулась ко мне:
– Послушай, Энни…
– Неудачное начало, – перебила я. – Очень неудачное. За всю историю Вселенной еще никто не сообщил мне ничего хорошего после слов «Послушай, Энни». И что-то мне подсказывает, что ты не исключение.
– Я просто хотела сказать, что понимаю – правда понимаю. Тебя бросили, и ты в порыве чувств приняла необдуманное решение. Естественно, в обычных обстоятельствах ты бы ничего подобного не сделала.
Я наклонила голову в ее сторону:
– И по-твоему, это должно меня утешить?
– Я просто говорю, что твое поведение вполне естественно. Ты хотела начать новую жизнь, доказать, что оправилась быстрее Ника. Ну так обнови страничку на «Фейсбуке», сделай себе статус «Замужем», а рядом – дурацкое красное сердечко, чтобы все знали, что ты неодинока. Ты довольна. Ты счастлива… – Она выдержала паузу. – А потом возвращайся домой.
– Дело не в этом, – ответила я. – У меня и страницы-то на «Фейсбуке» нет.
– Тогда я вообще ничего не понимаю.
– Джордан, я знаю, что ты обо всем этом думаешь. – Я обвела рукой вокруг себя. – Но я правда счастлива. Конечно, к новой жизни привыкаешь не сразу – а как же иначе? Только не говори, что у вас с Саймоном все шло гладко с самого начала. Тоже ведь были трудности – с Сашей, с его бывшей женой…
– Были, но не такие.
– Я счастлива.
– Ты все время это повторяешь.
– Тогда что тебе не нравится?
Джордан посмотрела прямо на меня:
– Если ты счастлива, почему у тебя такой несчастный вид?
Я прикусила язык. И тут из глаз у меня хлынули слезы. Я сидела на вершине дурацкой горы со своей лучшей подругой и плакала – плакала о том, что потеряла работу, что на меня обрушилась чокнутая семейка Гриффина, а его высокохудожественная бывшая девушка меня ненавидит; о том, что мне приходится жить в чужом городе, который не может стать мне домом. А еще о том, что за всей этой свистопляской я утратила связь с Гриффином… и с самой собой.
– Я понимаю: скоро открытие ресторана. Но на меня столько всего навалилось, и я чувствую себя так…
– Как будто ты здесь чужая?
– Как будто я везде чужая.
Джордан с недоумением посмотрела на меня, но я не знала, как объяснить по-другому. Просто я начала осознавать, что в последнее время, да и вообще всю свою жизнь, я постоянно куда-то стремлюсь, не останавливаясь достаточно надолго, чтобы понять, что мне нужно для счастья. Понять, в чем разница между бесцельным движением и прибытием в некое место. И вот теперь я наконец остановилась, но смогу ли я удержать счастье и сохранить стабильность, даже если захочу?
– Меня мучает еще один вопрос, – сказала Джордан. – Не поможешь разобраться? Как может женщина, которая семь раз ходит в магазин, прежде чем купить кофейник, выйти замуж за мужчину, даже не зная его второго имени?
– У Гриффина нет второго имени.
– Ну, это ты так думаешь.
Я рассмеялась – на этот раз вполне искренне, – потом вытерла слезы и постаралась взять себя в руки.
– Ну уж в этом ты одна виновата, – сказала я. – Сама же велела мне стать своей противоположностью.
– Что-то я такого не помню.
Я обескураженно посмотрела на нее. Этот совет должен был спасти мне жизнь, на нем зиждилось все мое новое «я», а она даже не помнит, как мне его дала!
– Твой авторитет серьезно подорван, – заметила я.
– Еще один, последний вопрос. Ты его любишь?
Я не колебалась ни секунды:
– Да. Очень.
И это была правда. Может, я и начала новую жизнь, поддавшись минутному порыву, желая кому-то что-то доказать. Но я любила Гриффина, любила всем сердцем, и при мысли об этом мне сразу стало лучше.
Джордан надвинула шапку на глаза.
– Если это правда… если ты думаешь, что это правда… тебе будет нелегко услышать то, что я сейчас скажу. Ты должна его бросить.
– С ума сошла? Ты вообще меня слышала?
– А сама-то ты себя слышала? Энни, такая жизнь не по тебе. Не уживешься ты в этом захолустье. Тебе нужна свобода. Полная свобода.
– Кто сказал?
– Умные люди.
– Может, «умным людям» стоит провести в моей жизни больше десяти минут, прежде чем о ней судить? Может, «свобода» – это то же самое, что «нечего терять» [12] ?
Джордан склонила голову набок:
– Мне послышалось или ты только что процитировала Дженис Джоплин?
– Может, и процитировала! – бросила я, повышая голос и начиная терять терпение.
В ответ Джордан заговорила спокойнее и тише, словно с сумасшедшей:
– Все еще можно исправить, если аннулировать брак. Хочешь, я это устрою?
Я мотнула головой, чувствуя, что закипаю.
– Поверить не могу, что ты такое говоришь!
– Тогда почему выходишь из себя? Если я не права хотя бы отчасти, зачем так горячиться?
– Нет, ты не права, – отрезала я, вставая. Я решила сбежать от нее прежде, чем мы обе зайдем слишком далеко и наговорим друг другу слов, о которых потом пожалеем.