Давай лучше не говорить о том, что может с нами случиться. — Я. содрогнулся. — Ты лучше посмотри на нас: хуже некуда.
Мало ли что, — вздохнула Шери. — Лучше думать о том, что мы можем сделать, чтобы спастись, Грег. Давай думать позитивно.
Я уставился на нее.
— Как ты сказала? Повтори!
Я сказала: давай думать позитивно. Думать позитивно.
Шери, ты подала мне гениальную идею.
* * *
Мы отнесли все наши снимки в фотомагазин Креймера, где работал мой брат.
Добраться до магазина было делом не из легких. Через каждые два шага мне приходилось останавливаться, чтобы передохнуть. Плюс к этому я должен был скрести свою чешуйчатую кожу да еще не спускать глаз с Шери и держать ее, чтобы ветер не унес. До магазина всего-то ничего — восемь домов, но мы тащились, наверное, целый час.
Когда мы наконец вошли в магазин, сердце у меня упало: я не увидел Терри.
— Он в проявочной. — Мистер Креймер смотрел на нас, словно мы с неба свалились. Оно и понятно. Вид у нас тот еще. Переводная картинка и слонопотам. Славная парочка.
Я потащил Шери в лабораторию в конце магазина и постучал в дверь. В лабораторию, где идет проявка, вламываться нельзя. Откроешь дверь, впустишь свет — и все запорешь.
Подождали мы несколько минут. Наконец вышел Терри. Сначала он меня не узнал. Я думаю, он просто забыл, что за последнюю пару дней я прибавил с полцентнера. Он даже присвистнул.
Что это с твоей кожей, Грег? — спросил он, не в силах скрыть отвращения. — У тебя что, сыпь?
Сам не знаю. Ты, может, поможешь нам, Терри?
Он пожал плечами:
— А что надо?
Я протянул ему первых два снимка, негатив с Шери и позитив с моей тушей.
Ты мог бы обратить их? Он взглянул на снимки:
Чего-то я не улавливаю. Я вздохнул:
— Ты можешь из негатива сделать позитив, а из позитива негатив?
Шери вскрикнула. Она сразу поняла мою идею: если перевернуть изображения, изменятся и наши тела. Терри сделает позитив негатива Шери, и она вернется в свое прежнее состояние. А потом из моего позитива сделает негатив, и я усохну, как Шери. В этом был смысл. Почему бы не попробовать? Попытка не пытка.
Терри долго рассматривал оба снимка. Наконец сказал, почесав в затылке:
Думаю, я смогу это сделать, только я чертовски занят. Когда надо?
Сию минуту! — в один голос закричали мы с Шери.
Терри посмотрел на нас, потом на фотографии.
Я скреб шею. Мои толстые руки поднимались с трудом, и это было единственное место, куда я кое-как дотягивался. Еще пара часов, и я вообще шагу не смогу сделать. Придется меня возить на тачке. Какое там на тачке! На двух тачках, только спаренных.
— Ну пожалуйста, Терри, — взмолился я.
Но сейчас у меня дел по горло, — начал объяснять Терри.
Я отдам тебе свои карманные деньги за два месяца!
Ну ладно, что-нибудь придумаю. По рукам. Подождите здесь.
Он исчез в лаборатории. Мы ждали у двери. Эти полчаса — самые долгие в моей жизни.
Мистер Креймер все время бросал на нас косые взгляды из-за прилавка, но мы делали вид, что не замечаем.
Мне жуть как хотелось присесть. Ноги меня еле держали. Но я боялся сесть: стул подо мной сразу бы рухнул. И к тому же я не смог бы потом встать.
Так мы с Шери и стояли как истуканы у двери в лабораторию, ожидая результата. Получится или нет? Поможет ли обращение фотографий обрести нам прежний вид?
Наконец открылась дверь, и на пороге возник Терри.
Вот, — протянул он мне два новых отпечатка. — И не забудь про обещание.
Не забуду. Договор дороже денег, — кивнул я. — Спасибо, Терри.
Я посмотрел на отпечатки. Терри поработал на славу. Позитив Шери, улыбающейся в камеру. Негатив меня весом в десять пудов.
— А теперь исчезните, — приказал Терри, косясь на прилавок. — И чтоб духу вашего здесь не было, не то я потеряю работу.
Я взял Шери за руку, и мы побрели к выходу. Бедняжка Шери совсем стала как пушинка. Она еще сильнее побледнела и похудела за то время, что мы проторчали в этом магазине. Вот уж воистину — кожа да кости. И ручки как спички.
Выйдя из магазина, мы остановились на углу.
Ну как? — спросил я. — Ты чувствуешь какие-нибудь изменения?
Пока что нет, — еле слышно прошептала она.
— И я — нет.
Так мы простояли на углу целых полчаса.
Стояли и ждали, когда начнут меняться наши тела.
Но ничего не происходило.
— Мы обречены, — простонал я. Лоскут кожи с моего лба плавно спланировал нам под ноги.
На следующее утро я проснулся ни свет ни заря. Еще будильник не прозвенел. Я потянулся, зевая. Потом перевернулся, готовясь сражаться со своим необъятным телом, чтобы как-то выбраться из постели.
— Ого-го! — завопил я, напрягая каждый мускул. И полетел по комнате! — У-у-ух!
Я врезался в стену. И отлетел. И шмякнулся на пол. И подскочил снова.
— Да что же это такое? — во всю глотку заорал я.
В зеркале я увидел свое отражение. Привычное прежнее лицо. Привычное прежнее тело. Ни тебе жирных складок. Ни надутых щек. Ни раздувшегося как шар пуза.
Это я! Я вернулся! Я ущипнул себя. Потер физиономию. Подергал себя за волосы.
Господи, как же я был счастлив!
Я вскочил на кровать и стал подпрыгивать, вскидывая руки и вопя во всю глотку:
— Получилось! Получилось!
Мама с папой, еще в халатах, ворвались в комнату
— Грег, что еще случилось?
И тут же оба разом остолбенели. Наконец мама исторгла какой-то звук. Папа застыл в полном оцепенении.
— Ты… ты… это опять ты! — зарыдала мама.
— Ты… ты… ты… — никак не мог произнести что-нибудь членораздельное папа.
А потом оба бросились ко мне и ну обнимать, ну целовать!
Я же говорила, ты что-то съел. — Совершенно счастливая утирала слезы мама. — Какое-то пищевое отравление.
Аллергическая реакция, — сказал папа, обретя в конце концов дар речи. — Я так и думал, что через день-другой все пройдет.
Мы были уверены, что ты поправишься, — уверяла мама.
— Ну конечно! Я тоже! Что за вранье!
Ты так достойно вел себя все это время, Грег. — Мама достала из кармана носовой платок. — Держался молодцом.