Значит такое согласие, а проще говоря, решение аргентинских властей теперь есть! – понял он.
Так, не имея прямых улик, зябким утром последнего зимнего понедельника 30 августа 1999 года аргентинская контрразведка всё же арестовала Рауля Хоакина Мендеса.
Тем временем комиссар Баранья вместе с помощниками начал проводить обыск в квартире Рауля Хоакина Мендеса.
Исабель он объявил, что все эти меры связаны с предъявлением испанскими властями через Интерпол обвинения её мужу в убийстве гражданина Испании.
В принципе, обыска, как такового и не было. Был лишь осмотр квартиры, письменного стола, личных вещей и бумаг её мужа. Но ничего интересного комиссар Баранья найти и не мечтал.
Тогда он задал вопрос Исабель по поводу мадридского инцидента. Та объяснила всё, как было, что её мужем был нанесён всего лишь один оборонительный удар, и что они до сих пор не знали о смерти нападавшего.
– «Господин комиссар, мой муж тогда не превысил необходимой самообороны, к тому же он защищал меня, между прочим, гражданку Аргентины!» – завершила она свою мысль.
– «Хорошо, донья Исабель, я больше не буду Вас беспокоить. До свидания!» – попрощался Хоакин Баранья, невольно любуясь красавицей.
Из квартиры осмотр перешёл в автомобиль Рауля. И здесь комиссара ждала долгожданная находка. На спинке переднего пассажирского сидения, на границе обшивки и резинового канта, криминалист обнаружил маленькое пятно буроватого цвета. С трудом сделав соскоб, при анализе в лаборатории он убедился в большой вероятности принадлежности этого следа к крови убитого Воронцова. Когда Рауль в потёмках стирал тряпкой мелкие и редкие следы пальцев и кровавых брызг, это пятнышко он не заметил. И пока он естественно не знал о находке комиссара, как и о показаниях единственного свидетеля, привезённого вечером во двор его дома, и издали под светом фонарей неожиданно опознавшего знакомый ночной отблеск его автомобиля.
Оба эти факта теперь давали комиссару Баранье настоящие козыри для допроса журналиста Мендеса по поводу убийства Воронцова.
О своих находках Хоакин доложил полковнику Мендосе. Обсудив это, они решили пока эти улики не афишировать. Но компетентные «доброхоты» из СИДЕ со временем всё же сдали эту информацию ЦРУ.
На следующем допросе комиссар Баранья предъявил оба эти факта Раулю, но тот попытался отбить доводы следователя:
– «Господин комиссар, я не ставлю под сомнение эти, представленные Вами, факты и Ваш профессионализм! Но они не являются безусловными и не могут быть жёстко привязаны к моей персоне! Кровь на сидении могла быть и моя лично, или кровью, например, из носа кого-нибудь из моих пассажиров, в частности моих детей, жены и некоторых других моих многочисленных корреспондентов, побывавших за последние годы в моём автомобиле.
И, якобы, опознание Вашим свидетелем моего автомобиля тоже не является безусловным фактом, так как Вы мне представили его опознание моей машины только по цвету. А автомобилей такого цвета, сами понимаете, в нашей столице предостаточно!
Я думаю, что никакой суд не сможет привязать эти квази факты к моей персоне?!».
– «Хорошо! А вот свидетель мадридского… инцидента, некий известный Вам Фернандо Кабра, чётко показал, что Вы сознательно нанесли его приятелю Хорхе Куэрво удар, приведший к травме, несовместимой с жизнью!».
– «Чушь! Он просто нагло лжёт! Его научили так говорить!».
– «Кто же?».
– «Вам виднее!».
– «Я Вас понял! До свидания!» – немного смущённо завершил этот короткий допрос комиссар Баранья.
И в течение последующего длительного времени компетентные власти Аргентины всё также безуспешно пытались добиться от Мендеса признаний в убийстве Воронцова, и его принадлежности к российской разведке. Вопрос о его принадлежности к ЦРУ ими пока не поднимался. И это давало уже Раулю весомый козырь и некоторую надежду.
Но теперь узнав, что аргентинцы тоже знают о мадридском убийстве, он сразу разгадал позицию ЦРУ по его вопросу. Значит теперь ЦРУ и СИДЕ действуют против меня единым фронтом, опираясь только на заявление Воронцова, не имея против меня никаких улик и фактов! А это значит, что теперь я могу, в случае чего, сдать деятельность ЦРУ в Буэнос-Айресе аргентинцам, если конечно это будет им и мне нужно! – вычислил Гектор.
Но вскоре и эта шаткая надежда развеялась. Так как в этот период ЦРУ окончательно решило вмешаться в процесс над Мендесом, сначала получив от руководства аргентинской контрразведки разрешение на работу с ним. Через Руди они теперь решили запустить новую дезинформацию против России.
Поэтому, за признание своей причастности к СВР и за «написание невинных» статей в столичных газетах и журналах, ему были предложены свобода и большие деньги. Не видя в этом предложении большой крамолы для своего дела, Рауль поначалу было согласился писать такие статьи под диктовку специалистов ЦРУ, но только без признания своей принадлежности к России и СВР. Он посчитал, что для своего освобождения, для него было бы сейчас неплохо снова временно «поработать» под американской крышей.
И история этого невольно повторялась. Ведь ещё несколько лет назад, доложив о желании ЦРУ и таком повороте событий в Центр, Гектор получил его согласие и указание попытаться стать каналом дезинформации для американцев, создав некую неопределённость в их мнении по поводу правдивости информации в публикациях Рауля Мендеса.
Зато у американцев была полная определённость по поводу личности самого Рауля Хоакина Мендеса, и, прежде всего, в Буэнос-Айресе.
За операцию «Руди» резидент ЦРУ в Аргентине Вильям Ортман ждал повышения. На своё место он заранее рекомендовал Пола Фридмана. Но руководство ЦРУ позже решило по-своему, забрав способного заместителя в центральный аппарат ЦРУ в Лэнгли.
Фрэнк Браун, конечно, теперь жаждал повышения в звании до подполковника, но которого предстояло ждать ещё очень долго. И он решил поторопить события, как-то напрямую обратившись к резиденту:
– «Шеф! А я, было, подумал, что русский, то есть разыскиваемый нами в Аргентине Гектор – это наш Пол Фридман!».
– «Как это? С чего Вы взяли, Фрэнк!».
– «А Вы слышали, как он русскими пословицами и поговорками сыплет?!».
Ортман удивлённо взглянул на майора, ничего не ответив, но про себя подумав: однако!?
А в это же время, после ареста в Аргентине Рауля Хоакина Мендеса, в 497-ой школе Москвы, размещавшейся в доме № 5 по 1-ому Котельническому переулку, объявился помощник атташе по культуре посольства Аргентины, который живо интересовался её историей, мотивируя свой выбор желанием выбрать подходящую школу-побратима своей родной школе в Буэнос-Айресе. Несмотря на то, что принимавший его учитель истории обратил внимание гостя, как и предписывалось инструктажём сотрудников ФСК, на историческое отсутствие в их школе изучения испанского языка, того нисколько не смутил этот факт.