Об этом размышляет одна очень печальная голубка.

17 апреля

Дорогая Кайса!

Весна! Весна! Самая удивительная весна, которая только случалась в истории рода человеческого. В этом я уверена. Во всяком случае, желая избежать преувеличений, скажу: такой не случалось в жизни Бритт Мари Хагстрём.

Неужели это я собиралась умереть в столь юные годы от разрыва сердца? Дорогая, с этим придётся подождать. И подождать довольно долго. Моё сердце просто отказывается разорваться в это время года. Как можно умереть, когда скворцы на яблоне перед моим окном каждое утро выводят такие жизнерадостные трели, а повсюду на солнце – подснежники и крокусы высовывают свои головки из-под земли? Ну ладно, если быть честной до конца, я не могу обвинять во всём скворцов и крокусы. В том, что мне стало лучше, есть, вероятно, и небольшая доля заслуг Бертиля. Крёса Тильда была права. Тут таилось недоразумение. А может, следовало бы сказать: подлый поступок. Ты в состоянии выслушать меня?

Да, понимаешь, когда я дошла до такого предела, что раздумывала, какой способ покончить с собой лучше: прыгнуть ли в озеро или всадить в себя несколько сотен граммов первоклассного крысиного яда, ко мне в комнату ворвался Сванте. Это было вчера вечером. Он скрежетал зубами, подпрыгивал и шипел:

– Негодяй, скотина, мерзавец, мерзкий бандит!

– О ком ты? – спросила я.

– О Стиге Хеннингсоне, – ответил он.

– Что случилось, что такое? – повторяла я.

И тут я всё узнала. Надеюсь, мы с тобой такие друзья, что и у тебя по спине побегут мурашки, когда я расскажу всю историю. Оказывается, Стиг Хеннингсон пошёл к Бертилю и наболтал ему про меня всякие пакости. Помнишь, как он обманом заманил меня в тот раз в свою комнату? Бертилю же он сказал, что я пошла туда совершенно добровольно и что я не из тех, на кого можно положиться. Бертиль, естественно, ему не поверил, но тогда Стиг взял Оке в свидетели того, что я вышла из его комнаты. Когда я пишу эти строки, во мне всё кипит, как в жерле Везувия перед самым извержением этого вулкана. Я по-прежнему не могу понять, что подобная низость возможна.

Именно Оке и рассказал Сванте, как всё было на самом деле. Бедняга Оке! Он чувствовал себя бесконечно несчастным из-за всей этой истории.

После того как Сванте, сопровождая свои слова кошмарнейшими угрозами, выложил всё, что знал, я долго сидела молча, словно меня – бух! – ударили дубиной по голове. Но постепенно у меня начала болеть душа. Я была ранена, ранена до мозга костей, оскорблена тем, что Бертиль мог так дурно подумать обо мне. Неужели он мог так поступить? Почему он даже не поговорил со мной, а осудил, не выслушав?!

– И почему я не ел чуть побольше шпината на своём веку, – сокрушался Сванте, – чтобы стать таким же сильным, как Карл Альфред. Я не могу вздуть Стига, как бы мне этого ни хотелось. Но, – вдруг сказал он, – я сейчас же отправляюсь к Бертилю!

– Вот этого ты как раз и не сделаешь! – вскочив, закричала я, потому что была преисполнена горечью. И думала, что Бертилю было бы полезно узнать правду, когда бы я из-за своей юной любви лежала на смертном одре, бледная, прекрасная, как преждевременно сорванный цветок.

Но у Сванте были совсем другие планы. Схватив шапку, он ринулся в весенние сумерки, хотя я, стоя на крыльце, кричала ему до посинения, чтобы он вернулся.

Итак, это было вчера вечером. С тех пор разыгрались, как имеет обыкновение говорить Алида, великие «драмы». Эпилог появился совсем недавно на нашей собственной скамейке, именно там, у излучины реки. Но тогда виновника драмы, этого мерзавца Стига, с нами не было, тогда мы сидели там только вдвоём.

Вот как всё это произошло.

После того как я целый день ворчала на Сванте из-за того, что он вчера вечером помчался к Бертилю, я решила прогуляться.

Частично чтобы чуточку успокоить свои слабые нервы, а частично чтобы… Ну ладно, возможно, я надеялась встретить Одну Известную Личность. Кроме того, небо было зеленовато-яблочного цвета, а ивы внизу у реки стояли в нежнейше-призрачном убранстве.

Я встретила Бертиля у самой излучины реки. И ты наверняка никогда не видела человека столь несчастного, как он, когда он просил прощения за то, что усомнился во мне.

Он сказал: это случилось потому, что верность означает для него всё на свете, и он совершенно обезумел после рассказа Стига.

Я едва слышала его слова. Душа моя пела, и я простила бы его, если бы он даже думал, что это именно я была Мессалиной [97] или любой другой порочной и пользующейся дурной славой особой.

Он встретился со Стигом и расквитался с ним. И если судить по выражению его лица, то я не думаю, что сведение счетов было особенно приятным для Стига.

Потом мы сидели там, у излучины реки, на скамейке. Час, два часа. И болтали, ой, как мы болтали! В разгар нашей беседы мимо прошёл Сванте. Он так ухмылялся, что рот у него был почти до ушей. Высоко подняв шапку, Сванте сказал:

– Добрый вечер! Похоже, в этом году будет хороший урожай слив.

Сливы в апреле! «Дурак», – подумала я, но не произнесла это слово вслух. Ведь тогда, может, Бертиль не поверил бы, что я так прелестна, как на самом деле.

– Я думаю стать инженером. – заявил Бертиль, когда Сванте ушёл, и швырнул большой камень в озеро.

Он сделал это, только чтобы подчеркнуть: упомянул он о своих планах как бы случайно.

– Станешь инженером? – переспросила я. – Да, по-моему, инженер – хорошая профессия.

– Но до этого пройдёт немало времени, – сказал Бертиль.

– Да, – согласилась я, – до этого пройдёт немало времени.

И, произнеся эти слова, я почувствовала страшную радость, и мне было решительно всё равно, сколько лет понадобится на это. Потому что теперь, когда я не собираюсь вымереть в расцвете молодости, у меня, знаешь ли, так жутко много лет впереди. Да и у Бертиля тоже.

Я знаю, что ты подумаешь. Ты подумаешь: «Девчонка – законченный придурок. Ей всего пятнадцать лет, а она уже бредит, что будет ждать мальчишку, который станет инженером. Младенцы», – думаешь ты, да-да, не отрицай!

Но тогда я тебе ещё кое-что скажу. Во-первых, Бертиль не просил меня ждать, а во‑вторых, я не обещала его ждать. Уверяю тебя: никаких торжественных клятв друг другу мы не давали. И естественно, в глубине души я прекрасно знаю, что встречу множество молодых людей, а он – ничуть не меньше молодых девушек, прежде чем кто-либо из нас поймёт, кто наш избранник или избранница. Знаю, так оно будет, и так оно и должно быть.