– Разве обязательно так нестись? – робко спросила я.
– Нельзя, чтобы добыча ускользнула. Мне хочется застигнуть их на месте преступления.
– Зачем нам это?
Подруга с такой силой откинулась на кожаные подушки, что те заскрипели в знак протеста.
– Как бы тебе понравилось, Нелл, если бы Нелли Блай и Шерлок Холмс обедали в уютной сельской гостинице Шропшира, после того как тайно вызнали секреты твоей родословной?
– В моей родословной нет секретов.
– Неужели? – Ирен надвинулась на меня, как злодей из мелодрамы, и театральным шепотом осведомилась: – А как насчет того вора, что был повешен в Тайберне? [59]
Я помолчала несколько минут.
– Барон Ротшильд заверил меня, что сего несчастного предка убрали из моего фамильного древа в старинной Библии, которую он мне преподнес. Откуда ты об этом узнала? Он тебе сказал?
– Да. – С самодовольным видом подруга отодвинулась от меня и достала портсигар и спички. Она знала, что я этого не выношу, особенно в тесном пространстве кэба.
– Барон не мог так поступить! Он человек слова.
Примадонна выпустила колечко дыма:
– Я умею читать по губам, разве ты не знала? Это может пригодиться певице, которой нельзя пропустить реплику перед выходом на сцену. Иногда оркестр чересчур старается заглушить совершенный инструмент – голос вокалиста.
– Ты поняла, что́ барон мне тогда прошептал! И никогда об этом не рассказывала!
– Прежде у меня не было причин тебя поправлять. Обычно ты говоришь только чистую правду.
– Я совершенно забыла о том воре, – призналась я. – Ирен, а что ты будешь делать, когда увидишь Пинк и мистера Холмса, которые обедают вместе? Нет закона, запрещающего делить трапезу.
– Существует неписаный закон, Нелл, а именно: тот, кто рядится твоим другом или хотя бы союзником, не должен обделывать тайные делишки у тебя за спиной.
– Согласна, – ответила я. – Но я никогда не считала Элизабет Кокрейн (она же Нелли Блай, она же Пинк) другом или хотя бы союзником.
– Это из-за Квентина? – тихо произнесла Ирен, внезапно успокоившись.
Я пропустила подтекст мимо ушей.
– Нет. Я не доверяла ей почти с самого начала, еще когда мы познакомились в Париже. Она слишком уж мила. Так не бывает.
– Браво, Нелл! В данном случае ты превзошла меня по части интуиции. Пинк считает, что именно по нашей вине лишилась приза, которого жаждет с той же силой, как другие – золота. Этот приз – блеск славы. Она не задумывается о том, что, выяснив мое происхождение, может очень сильно мне навредить. Для нее копание в моей личной биографии – нечто вроде поиска сокровищ. А еще я полагаю, что дело в мести. Мести за то, что я, разрешив ей участвовать в нашей охоте на Потрошителя, помешала опубликовать этот сенсационный материал в газете.
– Шерлок Холмс был так же непреклонен на этот счет, как и ты, если не больше, – напомнила я.
– И тем не менее она вербует этого господина, чтобы копаться в моем прошлом! Ну просто настоящие старатели, которые ищут золото на Западе! С какой стати ему брать на себя такой труд? Зачем приезжать в Америку по настоянию вздорной репортерши, охотящейся за сенсациями? Разве что он… влюблен в нее! – Ирен покачала головой в дымке от сигарет. – Нет, не может быть! Я в жизни своей не знала человека, более равнодушного к женщинам, нежели он.
Я промолчала, хотя мне было что сказать… Пусть подруга права насчет его отношения к женщинам, но есть одно исключение – она сама. Я видела письменное доказательство, которое не в силах забыть: «Для Шерлока Холмса она всегда оставалась „Этой Женщиной“…»
Наш кэб так резко остановился, что мы чуть не вылетели из него на мостовую. В люке у нас над головой показалось чумазое лицо возницы:
– Два доллара, мэм. И передайте привет Боссу Твиду, если попадете в ад раньше меня. Уверен, так и случится при той бешеной скорости, с которой вы путешествуете.
Ирен вручила ему три монеты, одарив лучезарной улыбкой.
Мы вышли из кэба, и перед нами предстала сказочная страна, залитая электрическим светом. Четырехэтажный ресторан находился на углу Пятой авеню и 26-й улицы. Фасад на первом этаже украшало множество полосатых маркиз. Стремительная гонка Ирен закончилась.
– Мы находимся как раз напротив нижнего конца Юнион-сквер, Нелл, где я так часто выступала в детстве. Это я помню. И помню, как стояла здесь – мне было лет двадцать, – когда Эдисон зажег дуговые лампы на чугунных столбах Бродвея, отсюда до Мэдисон-сквер. Он продемонстрировал тогда всю мощь и будущее электрического света. Это те самые столбы, они остались, а электричество распространилось повсюду. Я помню то эффектное зрелище так ясно, словно это было вчера. Потрясающе!
Залитый ослепительным светом угол и сегодня поражал воображение. Будь я одна, никогда не решилась бы приблизиться к такому внушающему робость заведению, как «Дельмонико». И уж тем более не вошла бы в красивую железную ограду, окружавшую здание, как баррикада: летом внутри нее посетители обедали на свежем воздухе.
Однако появление Ирен всегда действовало не хуже заклинания: «Сезам, откройся!» Сценический опыт помогал ей чувствовать себя как дома в любой обстановке.
Она приблизилась к аристократическому ресторану свободно и непринужденно, как актриса, выходящая на сцену.
Крупный мужчина в вечернем костюме стоял в дверях. Примадонна смело подошла к нему, а лично мне хотелось провалиться сквозь землю.
– Мадам? – обратился он к нам. – Чем я могу вам помочь?
Ирен смотрела мимо него, встав на цыпочки и вытянув шею, причем делала это весьма элегантно.
– Боюсь, что ничем, – сказала она наконец, обратив взор к своей ничего не подозревающей жертве. – Ведь мы опоздали, ужасно опоздали.
Поскольку Ирен с самого начала заявила, что он ничего не может сделать, гордость метрдотеля, конечно, была уязвлена, и он горел желанием опровергнуть ее слова.
– Это из-за ужасной катастрофы с омнибусом на Бродвее, – продолжала примадонна. – Почему они несутся сломя голову?
– Не знаю, мадам. Но вы хотите сказать, что опоздали с заказом столика?
– Хуже. – У Ирен был такой скорбный вид, словно она потеряла дорогого друга в этой вымышленной катастрофе. – Мы опоздали на встречу с нашими друзьями, а ведь джентльмен проделал долгий путь из Англии. Я désolée [60] .
Употребив французское слово, она напомнила мне трагическую актрису Рашель [61] . Если бы мне довелось быть гувернанткой Ирен в детстве, я бы безжалостно искореняла подобную склонность к трагедии.