Мы с Квентином переглянулись, чувствуя себя на минном поле.
– Хочешь сказать, – уточнила я у Ирен, – что у Лотты были причины очернить память Лолы Монтес?
– А разве все не этим занимаются?! – рявкнула подруга. – Вы же читали все эти обличительные речи и дифирамбы. В такой ситуации правду узнать невозможно. Обо мне самой неверно судили, в приватных беседах и публично. Зависти нет конца. Ты же знаешь, Нелл.
Я и правда знала.
Квентин вмешался в разговор, взяв нас обеих под локоть.
– Могу я предложить поужинать… – он посмотрел на меня, и во взгляде читались извинение и увещевание, – в «Дельмонико»?
Даже я понимала, что самое шикарное место в Нью-Йорке, куда можно отправиться после театра, – это ресторан «Дельмонико».
Казалось, для Ирен происходящее приобрело личный характер. Я понимала, что критика Лолы Монтес не приветствуется. Она отождествляла себя с этой женщиной, почти на сорок лет ее старше, которая, похоже, шла исключительно по пути бесчестья и разрушения. Является ли это создание матерью Ирен – неизвестно, но примадонна видела в ней одну из тех, против кого сама судьба плела заговоры, и это затронуло как душу оперной певицы, так и инстинктивное желание защищать обездоленных.
В «Дельмонико» мы заказали устриц и шампанское… Ну то есть Ирен и Квентин заказали. Мне не нравится ни то ни другое, но поскольку я пеклась о своих дорогих друзьях, то не стала возражать.
– Итак, она покинула Калифорнию, – подытожила Ирен за устрицами. – Лишилась своих вложений, вещей, поклонников, друзей, юной протеже, распорядилась позаботиться о животных и о последнем из оставшихся медвежат.
Мы кивнули.
– Она отправилась из Сан-Франциско в турне по Австралии. На обратном пути очередная «настоящая любовь» закончилась трагически, когда возлюбленный упал за борт.
Я снова кивнула. Квентину нечего было сказать, ведь он не изучал три дня кряду перипетии жизни и любовные приключения Лолы Монтес.
Однако он положил свою руку без перчатки поверх моей, словно бы понимал, что мы должны следить за Ирен, как дежурят у постели больного.
Я подумала о своей матери, умершей при родах, о которой не знала ровным счетом ничего. Какой она была? Хорошей? Плохой? Ни то ни другое? Я не знала. Мама умерла раньше, чем у меня успело сформироваться о ней какое-то мнение. Я впервые подумала об этом как о потере. Ирен тем временем продолжала:
– Читая лекции, она, наверное, произвела еще больший фурор, чем когда-либо в жизни. Затем двенадцатого декабря она внезапно отплывает в Англию, снова чтобы выйти замуж, на этот раз за представителя боковой ветви европейской королевской фамилии, хотя первый брак так и не был официально расторгнут. Этот германский князек оказался – какое прилагательное употребляли в середине века? – презренным трусом. Мошенником, у которого в Америке уже были жена и пятеро детей. Но ведь и Лола была мошенницей, правда бездетной, зато с четырьмя «мужьями».
Ирен схватилась за голову, а Квентин заказал нам всем мороженое с фруктами.
– Такое впечатление, – сказала подруга, когда оправилась от удивления, вызванного любовными похождениями Монтес, – что Лола понимала: она и в последний раз бросила кости неудачно. Она вернулась в Нью-Йорк, возобновила лекции, и… ее ждал триумф. Вопрос остается открытым: последняя прихоть с этим замужеством – это действительно была любовь или же случилось из-за меня?
Реплика подруги на мгновение меня ошарашила. Меня так увлек драматизм рассказа Ирен, что я не сообразила, куда ведет история. Однако Квентин схватил на лету:
– То есть ты имеешь в виду, что она покидала Нью-Йорк на достаточно долгое время, чтобы разрешиться от бремени, а потом вернуться и возобновить свою обычную жизнь?
Ирен выразительно пожала плечами – скорее всего, этому она научилась еще в миланском «Ла Скала».
– И что она сделала с… ребенком? – спросила я.
– Допустим, какая-нибудь няня привезла его обратно на пароходе, а потом младенца отдали мадам Рестелл, чтобы пристроить в семью.
– Или в труппу странствующих артистов? Мне это кажется маловероятным, Ирен.
– Лола и сама была странствующей артисткой. Возможно, она хотела, чтобы ребенок находился там, куда она сможет с легкостью прийти, не вызвав подозрений. Это лучше, чем отдать младенца в респектабельную семью, которая станет недоумевать, зачем какой-то леди понадобилось навещать их отпрыска.
– Но… – я искала хоть какое-то возражение, которое раз и навсегда похоронило бы невероятную версию примадонны, – она тебе ничего не оставила. По завещанию. У нее были средства, но она тебе ничего не завещала.
Квентин решил вмешаться и возразить мне:
– Она могла оставить деньги на воспитание артистам еще до того, как заболела и умерла.
– А вдруг, – произнесла Ирен таинственным голосом, зажигая папиросу, вставленную в перламутровый мундштук, – она мне все-таки что-то оставила, просто мы не знаем, что это и где сейчас находится?
– Ах! – Я пребывала в прекрасном расположении духа. – То есть теперь мы охотимся за пропавшими сокровищами Лолы Монтес? Так и вижу наши имена в заголовках таблоидов!
Ирен слегка повела плечом:
– Она коллекционировала сказочные драгоценности, трофеи и сокровища, которые приобретала во время путешествий. Ты же сама читала о них, Нелл. Такие вещи не растворяются в лондонском тумане. Их тяжело продать в дебрях Калифорнии и даже в Нью-Йорке. Да, остатки денег на счете Монтес завещала приюту Магдалины, дому для падших женщин. Но где рубины, где золото и бриллианты от индийского принца, где бриллиантовое ожерелье за двадцать тысяч долларов и другие подарки от Людвига Первого?
– Заложены, проданы, украдены, потеряны, – предположил Квентин, а я энергично закивала в знак одобрения.
– Возможно. – Ирен улыбнулась и выпустила струйку дыма в сторону светильника, висящего над головами, а вторую – в противные яркие электрические лампочки. – Или же они спрятаны где-то и ждут, когда их найдет тот, кому они предназначены.
Лола – неукротимая женщина, к которой побоялся бы приласкаться даже лев.
Некий парижский остряк о том, как Лола Монтес остановилась на улице погладить дрессированного льва
Из заметок Шерлока Холмса
Человек в темном пальто, который наблюдал за черным входом в дом Вандербильтов, может быть монахом ордена нищенствующих, предположил я.
Я почти ничего не знал о них, но то, как было совершено убийство, заставляло вопреки всему думать именно о религиозной подоплеке этого дела.
К Вандербильтам наверняка часто обращаются за пожертвованиями. Возможно, церковные попрошайки изучают привычки Вандербильтов, чтобы понять, смогут ли обратиться за помощью, например, к обесчещенной горничной или потерявшему работу кучеру, если в последнее время Вандербильты выгоняли кого-то из слуг.