Мы идем медленно, потому что в марше участвуют дети и женщины с младенцами на руках. Среди нас есть люди с физическими недостатками (слепоглухонемые, люди на костылях). Мы идем медленно, со смешанным чувством решимости и праздника в душе. Мы подошли к Капитолию, и здесь в ярких лучах мартовского солнца, которое светит нам уже целую неделю, разворачиваем плакаты и транспаранты. На одном из них надпись «У нас все еще есть мечта». Из отдельных букв составлен лозунг, который несут четырнадцать человек: «Help us congress» (Помоги нам, конгресс).
Мы сбились в тесную группу, но нет ощущения толпы, ибо здесь царит дух товарищества. Еще до того, как начались выступления ораторов, я почувствовал, как кто-то меня обнял. Сначала я подумал, что это какой-то знакомый, но нет, это оказался какой-то студент из Алабамы. Он обнимает меня, хлопает по плечам и улыбается, как товарищу. Да, мы незнакомы, но в этот особый момент мы с ним товарищи.
Речей – множество. Выступают Грег Хлибок, профессора, преподаватели, даже сенаторы и конгрессмены. Я прислушиваюсь.
«Это ирония судьбы, – говорит один из профессоров, – что именно в университете Галлоде никогда не было глухого президента. Практически каждый негритянский колледж имеет черного президента, что свидетельствует о том, что там черные управляют сами собой. В каждом женском колледже президент – женщина, как свидетельство того, что женщины способны руководить. Давно настала пора, чтобы Галлоде тоже имел глухого президента, как свидетельство того, что глухие могут управлять собой».
Я отвлекаюсь, рассеянно оглядываю сцену: здесь тысячи людей, каждый из них – отдельная личность, но эти личности объединены общим чувством. После выступлений объявляется часовой перерыв. Представители студентов отправляются на встречу с конгрессменами. Оставшиеся разложили на траве принесенные с собой завтраки и уселись на обширной площади перед Капитолием, оживленно переговариваясь, точнее, жестикулируя. И это показалось мне, как и всем, кто пришел сюда или оказался случайным свидетелем, самым чудесным зрелищем на свете. Здесь свободно и публично, на глазах у всех изъясняются языком жестов больше тысячи человек – не тайно, дома или в помещениях университета, а открыто, не задумываясь и красиво – перед правительственным зданием.
В прессе появился отчет обо всех речах, но самое главное все же осталось за кадром. Сообщения корреспондентов не смогли донести до читающего мира это зрелище, исполненное жизни, этой здоровой, отнюдь не инвалидной жизни глухих. Я не спеша прохожу сквозь толпу людей, говорящих жестами, беседующих друг с другом за бутербродами и стаканами с газированной водой под окнами Капитолия, и вспоминаю слова одного ученика Калифорнийской школы для глухих, выступавшего по телевидению (он говорил на языке жестов):
«Мы – уникальный народ, обладающий собственной культурой и собственным языком – американским языком жестов, который совсем недавно был признан настоящим языком; и это выделяет нас из мира слышащих».
От Капитолия я возвращаюсь вместе с Бобом Джонсоном. Сам я всегда стараюсь быть аполитичным, и мне трудно даже оценить политическую лексику, не говоря уже о том, чтобы пользоваться ею самому. Боб, один из первых лингвистов, занявшихся изучением языка жестов, говорит:
«Это и в самом деле замечательно, потому что, сколько я знаю глухих, они всегда были пассивными и принимали то отношение, какое проявляли к ним слышащие. Я видел, что они хотели, или делали вид, что хотели быть вечными «клиентами», хотя в действительности они всегда были способны сами вершить свою судьбу. Но теперь все сместилось в их осознании того, что значит быть глухим в нашем мире, что значит брать на себя ответственность за свою жизнь. Иллюзия того, что глухие беспомощны, рассеялась как дым, а это означает, что отныне для них все может разительно перемениться, весь ход вещей. Я настроен очень оптимистично и заранее радуюсь тому, что увижу, возможно, уже через несколько лет».
«Мне не совсем понятно, что ты имеешь в виду под словом “клиенты”», – сказал я.
«Ты же видел Тима Раруса, – объясняет мне Боб, – ты видел его на баррикадах сегодня утром. Ну, помнишь, это тот, которым ты восхищался, говоря, что он очень чисто и страстно изъясняется на языке жестов. Так вот, он в двух словах выразил, в чем, собственно, заключается перемена. Он сказал: “Все очень просто. Не будет глухого президента – не будет университета”. Потом Тим пожал плечами и посмотрел в телевизионные камеры. Собственно, это было все его заявление. Глухие впервые в истории поняли, что все это – колониальная индустрия. Эта дорогостоящая индустрия слышащих не может существовать без глухой клиентелы, и если глухие откажутся в ней участвовать, то вся индустрия рухнет в одночасье».
В субботу над кампусом витает восхитительное праздничное настроение. День отдыха, так как многие студенты без выходных работали здесь с воскресенья, готовя на всех еду. Но и в этом деле не забыли о главном. Некоторые блюда имеют саркастические названия: «Спилменовские сосиски» или «Бургеры совета». Теперь же, когда здесь собрались студенты и школьники со всех штатов, в кампусе начался настоящий праздник (одна черная девочка из Арканзаса, видя, как вокруг все оживленно жестикулируют, тоже говорит на языке жестов: «Это как одна большая семья»). Приехали глухие артисты, некоторые снимают на пленку это уникальное событие в жизни глухих.
Грег Хлибок немного расслабился, но сохраняет бдительность: «Мы почувствовали вкус власти. Победа далась нам довольно легко. Но нельзя заходить слишком далеко». Всего два дня назад Цинзер угрожала взять ситуацию под контроль. Но сегодня здесь царит полное самоуправление, студенты спокойны и уверены в себе, ощущают внутреннюю силу и определенность.
Вечер воскресенья, 13 марта. Сегодня совет попечителей заседал девять часов. Это были девять часов напряженного ожидания. Никто не знал, чем кончится это заседание. Потом двери открылись, и на пороге появился Филипп Бравен, один из четырех глухих членов совета, известный всем глухим студентам. Его появление – его, а не Спилмен – уже все объяснило собравшимся до того, как Бравен заговорил на языке жестов. Он говорил как председатель совета попечителей, так как Спилмен ушла в отставку. Теперь, будучи в этой должности, он рад объявить всем, что президентом университета избран Кинг Джордан.
Кинг Джордан, оглохший в возрасте двадцати одного года, работает в университете пятнадцать лет. Он – декан факультета искусств и наук. Этот скромный и на редкость разумный человек пользуется среди студентов большой популярностью. Поначалу он поддерживал на выборах кандидатуру Цинзер [139] . Видно, что Джордан волнуется, когда начинает свою речь, которую он произносит одновременно по-английски и на языке жестов:
«Я с большим волнением принимаю предложение совета попечителей занять пост президента университета Галлоде. Это исторический момент в истории глухих всего мира. На этой неделе мы воистину сумели вместе, в едином строю, преодолеть наше вековое нежелание стоять за наши права. Мир видит, насколько более зрелым стало сообщество глухих. Мы не будем больше мириться с навязанными извне ограничениями, которые мы якобы не должны переступать. Честь и хвала студентам Галлоде за то, что они смогли показать, как придать идее такую силу, чтобы она воплотилась в жизнь».