Купец скончался через два с половиной часа. Теперь можно было уходить. Но время оказалось упущено. Подошли основные силы банды и сомкнули кольцо окружения. Только опустившийся на землю туман отсрочил развязку, но с первыми лучами солнца всё должны было закончиться. А пока степь наполнилась визгом винтовочных пуль и фырканьем берданочных патронов. Были слышны гортанные крики врагов, Вскоре в лагере экспедиции появился новый раненный – матрос конвойной команды, которому пулей начисто срезало правое ухо. Генерал сам перевязал паренька.
Иногда, пелена тумана внезапно рвалась, и из неё выскакивал всадник – бравируя своей отвагой и удалью, смельчак-джигит подносился на своём злом полудиком скакуне к самому лагерю, гарцевал, призывая «урусов» попробовать выбить его из седла. Но по приказу начальника ответный огонь никто не открывал, – надо было беречь патроны для боя.
Но перед самым рассветом стрельба со стороны басмачей неожиданно стихла. Прекратились и наезды отчаянных удальцов. Когда солнечные лучи растопили туман, взорам изумлённых экспедиционеров открылся вражеский бивуак с потушенными кострами. По какой-то странной причине басмачи ушли.
* * *
Откинувшись на заднюю луку седла, командир отряда басмачей следил единственным оставшимся у него глазом, как высоко в изжёлто-сером небе кружит по воображаемой спирали, отыскивая добычу, ястреб. Вот если бы и ему обрести свободу, отделавшись от рабской необходимости служить беку! Сердце курбаши сжалось от острой жалости к себе. Он вспомнил своё босоного нищее детство. В Бухаре он родился в семье водоноса и иное будущее ему не светило. До пятнадцати лет раздувал самовары в чайхане, работал погонщиком верблюдов, чистил заиленные арыки, мочил кожи в вонючих ямах. Бухара кишмя кишела сиротами, нищими и больными. Болезни миновали его. Но нищета и сиротство едва не сгубили его юность. И только встреча с хозяином изменила его жизнь. В пятнадцать лет по приказу этого человека он задушил человека в караван-сарае Хивы ради нескольких монет. Это было много лет назад, с тех пор курбаши не раз доказывал свою преданность хозяину. Но вместо благодарности получал лишь крошки с его ханского стола и дурацкие приказы…
Никто из басмачей не мог знать, какая буря твориться в душе их командира. Курбаши выглядел совершенно спокойным, неподвижное лицо его не выражало ничего. А между тем он был вне себя от злости. Пора было подводить неутешительные итоги этого рейда. Курбаши потрогал широкую повязку на своём лице, на бинте засохло большое кровавое пятно. Повязка закрывала пустую глазницу. В этой проклятой земле остался его выбитый русской саблей глаз. Враг рубанул его со знанием дела – обрушил клинок и тут же убрал руку назад. Это был секрет страшных ударов турецких мамелюков. Но этот русский откуда-то знал про этот приём…
А сколько верных джигитов стали пищей для степных падальщиков! И всё по вине хозяина, у которого постоянно меняются планы! Курбаши не мог понять логику бека: то он велит отправиться за сотни вёрст навстречу русской экспедиции, чтобы вырезать всех её участников, пощадив лишь одного из них. И вот когда он – курбаши уже готов был исполнить волю своего повелителя, сумев, наконец, после многих дней погони взять неверных в кольцо посреди голой степи, где им негде укрыться, бек неожиданно присылает гонца с новым приказом – пропустить экспедицию к Ташкенту. И всё это ради одного человека, что находится среди русских!!! Выходит жизнь этого русского для бека ценнее, чем жизнь верного слуги, который верой и правдой служит ему долгие годы!
– Велик аллах и милосерден его пророк, – мстительно прошептал курбаши, призывая великую кару на голову хозяина. – Пусть небеса покарают великого грешника, который заключил сделку с самим дьяволом, а в обмен на проданную душу получил от нечистого духа дар оборачиваться зверем.
Впрочем, о прямом неповиновении хозяину – Джунаид-беку курбаши даже не помышлял. Когда басмач в лисьей шапке думал о мести оборотню, он чувствовал, как ярость его бессильно разбивается о страх перед хозяином. Этот благоговейный, рабский страх сидел у него в самом костном мозгу. У курбаши даже стало ломить затылок, а перед глазами замелькали золотистые мухи от сшибки двух сильнейших мотивов – желания отомстить и ощущения собственного бессилья. Боль начала заполнять мозг, разгораясь всё сильней, словно кто-то внутри черепной коробки шевелил раскалённой кочергой угли. Запылала адским огнём путая глазница. Надо было срочно на ком-то сорвать давно накопившуюся ярость, выпустить из тела злобу, а с нею и боль, пока она не убила его. Попадись ему сейчас мирный караван или селение, уж он бы отвёл душу, – приказал своим людям вырывать пленникам глаза и языки, отрезать носы и уши, снимать живьём с них кожу, отпиливать головы! Но горизонт был чист.
Тогда Курбаши огляделся. Никого кроме собственных нукеров рядом не оказалось. Курбаши повернулся в седле и небрежно взмахнул висящей на запястье камчой, подзывая к себе ближайшего помощника.
– Эй, Баяргул, как долго до старой крепости?
Ничего не подозревающий советник приблизился к хозяину с подобострастной улыбкой, вынул из-за пазухи новую, еще не утратившую запаха типографской краски карту и развернул её у себя на бедре, подложив планшетку, так чтобы командиру всё было хорошо видно.
– Мы идём вот так, хозяин, – показал Баяргул. – До захода солнца успеем достигнуть старого форта. В крепости можно будет сделать привал.
– А это что? – осведомился курбаши, ткнув пальцем в небольшое пятнышко с непонятной надписью.
Все обозначения на карте были набраны английским шрифтом. Но курбаши не умел читать даже на родном языке.
Помощник тоже не знал английского. Пытаясь найти ответ, он лишь издавал растерянные мычания. На его физиономии, поросшей редкой, точно пух, растительностью, появился страх. Вкрадчивый голос начальника наполнился ядом.
– Это же след от пролитого чая! Ты думал, что если у меня остался лишь один глаз я не замечу, что ты испортил карту?
– Я не нарочно, хозяин.
А знаешь ли ты, свиное рыло, сколько стоит эта карта и откуда она привезена?
– Уверяю вас, хозяин, я не нарочно.
– Откуда мне знать! Может, ты решил, что, потеряв глаз, я не замечу измены? Под этим пятном наверняка скрыт знак опасности! За сколько ты продался моим врагам, Баяргул? Говори!
– Н-нет, хозяин, детьми к-клянусь, я ничего опасного там не видел! Я по-прежнему верен вам!
Своим единственным глазом курбаши сверлил заикающегося помощника из-под нахлобученной на лоб лисьей шапки.
– Господин… поверьте, что я говорю правду, – приходя мало-помалу в себя, убеждал Баяргул. – Конечно, вам непонятно. Но я объясню вам всё, всё…
– Тогда говори сейчас же, свиное рыло, что было на карте в этом месте до того, как ты её замарал!
– Этого я не знаю. Я не заметил… не помню! Но там точно не было ничего опасного!
Курбаши снова перешёл с крика на шипящую вкрадчивость гюрзы:
– Зачем тебе тогда два глаза, Баяргул, если ты не видишь того, что у тебя под самым носом? Хватит и одного!