Когда тот вышел из душа, Мардер сказал:
– Кстати, о пистолетах, я тут думал о нашем состязании в Лунной Речке…
– Неужели? С чего бы это?
– Как я уже говорил, в твоей компании развязываются тайные узлы памяти…
– И еще потому, что ты тогда в первый и последний раз меня хоть в чем-то обставил. Я бы тебя догнал на четвертой колоде, если б Усатый все не остановил.
Мардер считал иначе, но промолчал.
Вообще-то, тот день он помнил довольно ясно. Усатым звался лейтенант, под командованием которого находилось подразделение «зеленых беретов» и их союзников-монтаньяров. Свое прозвище он получил за незаурядные усы, которые отрастил для того, как подозревал Мардер, чтобы в барах его не принимали за несовершеннолетнего. Среди солдат он слыл неплохим офицером – насколько офицер может быть неплохим – и приветствовал любые инициативы, способные укрепить боевой дух. Когда ему рассказали о состязании, он распорядился установить два ряда бамбуковых столбиков на расчищенном участке возле деревни. Между столбиками протянули веревки, а на веревках развесили на проволочных крючках по колоде игральных карт. Мардеру и Скелли предстояло из пистолетов прострелить с десяти метров значки мастей на всех числовых картах, а затем головы у всех картинок. Итого, получалось по 244 мишени на колоду. По правилам стрелок не имел права переходить к следующей карте, пока не поразил все значки (или головы) на текущей. Побеждал тот, кто закончит первым; впрочем, Скелли настоял, что для победы нужно оторваться от противника как минимум на четыре карты. Мардер опережал его на две или три на протяжении четырех колод.
Поглазеть на них собралась вся деревня – и солдаты, и местные. Солдаты потягивали пиво «33», хмонги попивали через соломинку свою ужасную рисовую бражку, рнум. По-тропически быстро стемнело – как будто выключили свет, и лейтенант Усатый прервал состязания, объявив победителем Мардера; Скелли стал требовать, чтобы все продолжилось при факелах, но лейтенант заплетающимся языком возразил, что так они очень кстати подсветят все население базы для вьетконговцев, которые и без того уже стекаются на шум стрельбы, надо думать. Другие сержанты хохотали как сумасшедшие, но Скелли им пришлось сгрести в охапку и утащить прочь. Вьетконговцы и в самом деле подтянулись, и по базе некоторое время лупили ракетами, затем состоялась славная небольшая перестрелка, но так обычно и проходили вечера в Лунной Речке.
Мардер думал, что теперь он в полном дерьме и Скелли насядет на него по-настоящему, но ошибся. Если уж на то пошло, сержант вел себя почти дружелюбно, никаких больше воплей и подколок, ну или в разы меньше. Так или иначе, но подготовка завершилась. Теперь рядовым ВВС пришлось отрабатывать свою надбавку за опасные условия, выбираясь на вертолетах в различные области Лаоса и Вьетнама и закапывая в землю ретрансляторы, чтобы в итоге покрыть всю широкую дельту маршрутов снабжения, из которых и состояла Тропа. Длинные антенны ретрансляторов маскировались под лианы при помощи тканевых чехлов, которые солдаты прозвали «свитерами», и без затей развешивались на ближайших деревьях. После этого они заложили несколько «мопсов» непосредственно на Тропе, чтобы оценить, как работает система.
Разобравшись с этим и вернувшись в деревню, техники удостоверились, что их машины функционируют и передают данные и что с «мопсов» поступает сигнал. И действительно, «мопсы» связывались с ретрансляторами, а ретрансляторы – с самолетами в небе. Теперь оставалось только разместить все эти маленькие шары плотной сетью вдоль Тропы Хо Ши Мина по всей ее протяженности – или хотя бы той части, которая приходилась на их район. Это была самая сложная часть задания, и никто из техников не задумывался о ней в период подготовки, но теперь настало время. Мардер был искренне впечатлен сноровкой Скелли и его товарищей-спецназовцев, мастерством вертолетчиков из 21-й спецэскадрильи и огромными усилиями, прилагаемыми для успеха их миссии. ВВС устраивали отвлекающие налеты; в небе постоянно дежурили тяжеловооруженные «спектры»; каждая вылазка сопровождалась шквалом огня, взрывами и треском «миниганов» – таким образом вокруг их рабочих зон создавалась зона отчуждения.
Несколько раз их обстреливали с земли – или так запомнилось Мардеру. У него в памяти сохранился образ пылающих зеленых шаров, взмывавших над темными джунглями и проплывавших мимо, и лязг металла по алюминиевой обшивке вертолетов. Страха он не помнил, но это могло быть и спасительным забвением.
А вот что он помнил с поразительной ясностью, так это разговор, что состоялся у них со Скелли вечером перед первым вылетом на задание. Сержант заглянул в дом, в котором квартировали рядовые ВВС. У Мардера не сохранилось в памяти, где в тот вечер пропадали Хейден и Ласкалья, но осталось впечатление, что он и сержант были одни. Скелли бросил на пол вещмешок.
– Твоя форма на завтра. Вроде бы у тебя большой размер.
Мардер вытряхнул содержимое мешка на койку. Светло-зеленая рубашка и нейлоновые брюки того же цвета, мягкая шляпа с полями, пара сандалий из каучука и «разгрузка» [20] непривычного фасона.
– Что это? – спросил Мардер, взяв рубашку.
– Это форма южнокорейских мусорщиков.
– А разве нам можно носить такое?
– Ну, по правилам нам запрещено одеваться в гражданское и в форму противника, а это ни то и ни другое. В ней прохладно, и она не бросается в глаза, особенно если запачкать. Обувь вьетнамская, чарли носят такую же – если вдруг кому захочется пойти по следам. У нас ребята разгуливали в этом под самым носом у патрулей. Даже если те что-то заподозрят, то мы выиграем пару секунд, а иногда большего и не надо.
Мардер подождал, пока Скелли уйдет, но тот уходить и не думал.
Вместо этого он плюхнулся на койку Ласкальи и закурил. Странное зрелище: с самого прибытия Мардер ни разу, насколько мог припомнить, не видел сержанта иначе как на ногах, и обычно тот куда-нибудь спешил.
– Ну что, Мардер, где ты так выучился стрелять из пистолета? Не в сраных же ВВС.
– Нет. Я стреляю с семи или восьми лет. У моего папы был «кольт-вудсмен» двадцать второго калибра, и еще он привез с Тихого океана сорок пятый. Обычно мы практиковались с «кольтом» в подвале ветеранского центра неподалеку от дома. Наверное, это было ужас как незаконно, но в те времена никто особо не возражал. Еще отец знал одного мужика на Кони-Айленде, хозяина старой такой спортивной арены, где проводились мотогонки и бои. Так вот, прямо за ней он оборудовал настоящее стрельбище, и пару раз в неделю мы ездили туда на метро, чтобы пострелять из сорок пятого. У хозяина было что-то около тонны списанных патронов, и он разрешал нам палить сколько душе угодно; взамен папа печатал для него афиши и прочую лабуду – то есть для арены его. Пять лет назад он умер, так что мы перестали тренироваться.
– Отец твой умер?
– Да нет, мужик этот. Хозяин. Его звали О’Фаррелл. Так что потом я уже просто стрелял из «кольта».