– А ты что-то в этом смыслишь? Я думал, ты инженер-технолог.
– Пап, сейчас это умеют даже четырнадцатилетки. Суть инженерии в решении задач, а тут круг задач очень интересный. Такой ответственной работы мне не доверят еще много лет, и готова поспорить, если б я изложила эти идеи на бумаге, то мне бы разрешили делать по ним дипломный проект. Я бы и Шу смогла заинтересовать. Короче говоря, если обо всем забыть и представить, что я хотела бы наняться к тебе на работу, неужели ты бы меня не взял?
– А ты уверена? – спросил Мардер. Его сердце выделывало странные штуки в груди.
– Нет, но сейчас мне это кажется правильным. Думаю, мама тоже этого хотела бы.
– Хорошо, ты принята, – сказал он, с трудом выдавив из себя слова, потом обнял Кармел и поцеловал в висок.
Откуда взялась эта отчаянная нежность, подумал Мардер, где ее источник? Что-то, всегда дремавшее в нем – или выросшее из мексиканской земли, из ситуации, в которой он очутился? Он ехал сюда с целью сбросить всю шелуху, обнажиться перед лицом смерти, но почти с первых же минут его мнимого побега сложности начали разрастаться, как лианы, и опутали его со всех сторон. Однако он не чувствовал желания выпутываться и не стал бы просить пилота, чтобы тот умчал его из Мехико в дальние края и бросил среди чужаков. Мардер пытался сбежать и потерпел неудачу, а теперь его все глубже затягивало во что-то странное и опасное, и дочь он тащил за собой. А может, и не он: за всем этим стояла тень его жены, это она была движущей силой.
Он выглянул в окно. Самолет сбросил высоту тысяч до десяти. Теперь под ними тянулась иссушенная земля – пустынные восточные склоны Сьерры, а вдали уже можно было различить громадное коричневое пятно, растекшееся на севере до горизонта.
– Долина Мехико, – сказал он, показав на пятно. – Чиланголандия.
– А почему жителей Мехико называют Chilangos?
– Понятия не имею. И кажется, сейчас популярнее слово Defeños, то есть жители distrito federal [90] , или Дефе, как его называют. Господи, да он и вправду огромный.
– На Лос-Анджелес похож.
– О, Дефе гораздо крупней. Лос-Анджелес по сравнению с ним захолустный городишко. Но большинство американцев ничего не знает о культуре Мехико, хотя это крупнейший город на планете и подлинная столица Латинской Америки, то есть территории с населением в полмиллиарда человек. Культурный империализм в действии. Тут больше, чем в любом другом городе мира, музеев, концертных залов, да чего угодно. Если б европейский интеллектуал восемнадцатого или девятнадцатого века отправился в Новый Свет, то равных себе он нашел бы здесь, а не в Нью-Йорке или Бостоне, причем они в то время были раз в десять меньше Мехико.
– Да, мама рассказывала. Ты покажешь мне достопримечательности?
– А я их не знаю – был тут всего один раз. Здесь мы с твоей матерью поженились, а потом уехали.
Самолет нырнул в смог, и голубого неба как не бывало. Наконец он мягко сел на взлетно-посадочную полосу и подрулил к гражданскому терминалу. Они сошли по спущенному трапу, вдыхая разреженный воздух, от которого першило в горле. Пахло авиатопливом и отработанными газами. За невысоким ограждением стоял мужчина в форменной одежде, державший в руках табличку с надписью СЕНЬОР МАРДЕР; оттуда же махал рукой молодой человек в жилете фотографа, явно поджидавший Пепу Эспиносу. Не говоря никому ни слова, она вырвалась вперед, но вдруг, к удивлению Мардера, остановилась, повернулась на каблуках, подошла к нему и посмотрела в глаза.
– Я сожалею, – произнесла она. – Всей душой. Наверное, у меня посттравматический синдром. Я не имела права так с вами разговаривать. Простите меня, пожалуйста.
– Вам не за что извиняться, – сказал Мардер. – С замечанием насчет книги я перегнул палку.
Она улыбнулась.
– В смысле манер – может быть, но не по существу. Я понимаю, что хочу сказать, но сами слова подбирать трудно.
– Есть много довольно известных писателей, которые говорят то же самое, – заметил Мардер, улыбнувшись в ответ.
– И… я только что созвонилась со своим продюсером, упомянула о вас и ваших делах – не в лестных тонах, должна признаться, – но он сказал, что из этого может получиться сюжет. В смысле, из вашей истории, и она хорошо вписывается в нашу серию репортажей о наркотерроре. У меня осталась запись, что происходило в тот день на насыпи, и мы хотим пустить ее в эфир. Вы бы согласились дать интервью, принять у себя съемочную группу?..
– Только если вы тоже приедете.
– Думаю, это я вам могу гарантировать. – Она протянула руку. – Спасибо. Кажется, у меня есть ваш домашний номер. Я позвоню.
– Минуточку. Взамен я хотел бы попросить об одолжении.
– Да?
Тон был настороженный.
– У меня назначена встреча с Марсиалем Хурой, я представлю ему Лурдес.
– С Марсиалем? Серьезно? Впечатляет. Вы полны сюрпризов, сеньор Мардер.
– Лучше просто Рик. Да, у нас есть в Нью-Йорке общие знакомые. Я напомнил Марсиалю о кое-каких прежних услугах, и он любезно согласился уделить нам несколько минут. Однако вы очень меня обяжете, если перед этим потратите немного времени на Лурдес – поможете подобрать одежду, что-нибудь поэффектней, чтобы не казалось, будто она только что с rancho, покажете, как наносить макияж. И объясните все то, о чем мы говорили: как двигаться, где держать руки и так далее. К вам она прислушается. Она думает, вы и по воде ходить можете.
– Это вы творите чудеса, если уговорили Марсиаля Хуру посмотреть на никому не известную девчонку.
Не сговариваясь, оба взглянули на никому не известную девчонку. Та стояла перед входом в терминал, пританцовывая под музыку в наушниках, и улыбалась; ее длинные черные волосы раздувал легкий ветерок, и вся она излучала сияние, очевидное любому взору. Работник аэропорта, проходивший мимо по делам, так засмотрелся на нее, что налетел на багажную тележку и обрушил на асфальт гору чемоданов.
– Как я и говорил, – прокомментировал Мардер, и Пепа беззаботно рассмеялась – приятный звук, который он слышал впервые, но хотел бы услышать вновь.
– Хорошо, я все сделаю, – сказала она. – Когда собеседование?
– Завтра в четыре. Мы остановились в отеле «Маркис Реформа».
– Само собой. Откуда вы берете деньги, Рик, если позволительно задавать американские вопросы столь почтенному мексиканскому господину?
– Инвестиции, – пояснил он.
– Нет ответа безопаснее. Буду у вас в десять.
Она еще раз протянула руку. Уместней всего было бы ее поцеловать, но Мардер лишь крепко пожал, как истинный гринго.
Мардеру уже доводилось ночевать в Мехико в прошлый приезд – на кровати в одном из крохотных номеров какого-то pension [91] в Тепито. В той комнате пахло подгоревшим жиром из taquería на первом этаже, по полу сновали огромные тараканы, но с девушкой, что почивала на кровати, номер превратился в зачарованный сад. Они только что поженились. Ни запах, ни копошение насекомых нисколечко не отвлекали их от новообретенного плотского рая, о котором они потом вспоминали всю жизнь. Однако в «Реформе» стояла огромная удобная кровать, и, погружаясь в дремоту, Мардер предавался приятным эротическим фантазиям и печальным воспоминаниям.