Он лежал, заложив руки за голову, и смотрел в потолок Сон не шел. Было слышно, как беспокойно ворочалась жена на новом диване, по модному разложенному «вперед».
Наташа уснула в детской, едва ее голова коснулась подушки. Слишком много впечатлений за этот длинный день.
Семья Одинцова рушилась.
Он не знал, что холодность Лизы по отношению к нему давно имела своё простое объяснение. Она, задерживаясь на работе дольше обычного, уединялась в комнате отдыха со своим новым шефом.
Женщины не любят неудачников.
А такие, как Лиза, терпеть их не могут.
Даже, если мужчина красив внешне, высок, строен, и нравится другим дамам.
Век декабристских жен давно канул в небытие. Новые времена, новые ценности.
Изуродованная десятилетиями строительства коммунизма психология женщин.
«Чтобы было все, как у людей…»
Любым путем, даже переступая через моральные и нравственные нормы. «Не нае…ешь — не проживешь…, хочешь жить — умей вертеться…»
«Вертеться» Одинцов не научился.
Вертлявый Гога, приземистый брюнет с бегающими глазками и слащавой улыбкой, обошел его на этом нелегком вираже жизни.
Виктор встретит его на следующий день на лестнице, поднимающегося вверх с пустым мусорным ведром.
Никаких свидетелей, все по-мужски.
Ведро вместе с Гогой с грохотом покатится с четвертого этажа на третий.
— За что? За что? — по-заячьи закричит сосед, когда Одинцов молча ударит по ненавистной харе.
Участковый, вызванный испуганными жильцами, доставит Виктора в районное отделение милиции.
Оперативный дежурный, улыбчивый капитан лет тридцати, задав с десяток вопросов, засмеется и бросит недописанный протокол в корзину:
— Неужели сидел во французской тюрьме? Вот дает! Первый раз вижу драчливого шахматиста! Ну а насчет того, что рогами боднул соседа — уважаю! Молодец, так и надо! За это я на твоем месте еще хуже бы измордовал!
Вернувшись домой, Одинцов впервые за шесть лет супружеской жизни увидел в глазах жены откровенный страх.
— Хочешь разводиться со мной? — спросила она вечером на кухне, когда Одинцов молча доедал приготовленный ею плов.
— А мы уже фактически развелись, — холодно сказал он, — ты не смогла подождать всего четыре месяца.
— На свою мать намекаешь? — со злостью в голосе проговорила Лиза. Мать Одинцова по полгода и больше ожидала возвращения с рейса мужа, штурмана дальнего плавания.
Ждала честно, не обращая внимания на заигрывания мужчин.
Она была красивой женщиной. И Виктор получился точной её копией. «Если сын похож на мать — счастливым будет» — народная примета не сбывалась пока у Одинцова.
— А ты знаешь, мне ничуть не жаль, что так получилось, — внезапно для себя спокойно проговорил Виктор.
Лизины брови дрогнули.
— Даже так?
— Именно. Я как будто чувствовал там, за границей, в этой тюрьме, что ты забываешь меня с кем-то. Но не думал, что этот слащавый пентюх окажется им.
— Может, ты там себе француженку приглядел, а? — с вызовом бросила жена. — За четыре месяца-то можно столько успеть!
Одинцов молча поднялся из-за стола и пошел в комнату.
Завтра его ждало новое испытание.
Он должен был сдать документы на визу в посольство Франции…
Очередь двигалась мучительно медленно.
Двое полицейских, одетые в голубые рубашки, стояли перед круглой «вертушкой», которая была вмонтирована в высокую металлическую ограду, и внимательно проверяли документы российских граждан. Почему-то большинство в очереди составляли женщины.
Рядом расположились столики страховых компаний, без их полисов бумаги в посольстве не принимались.
Система по отбору денег у граждан, желающих посетить Западную Европу, была налажена безукоризненно.
Места в этой длинной цепочке россиян продавались: ловкие личности заходили в конец очереди и негромко предлагали за определенную плату оказаться в самом начале.
У вертушки каждые пятнадцать — двадцать минут вспыхивали конфликты.
Люди завистливо косились на обладателей машин с красными номерами, которых впускала внутрь бесшумно открывающаяся металлическая решетка.
Французы, работники посольства.
— Отонде! Отонде! (Подождите!) — восклицал полицейский под напором страждущих заполучить заветную визу.
«Боже мой! Неужели сегодня не попаду внутрь?» — Одинцов взглянул на часы и поморщился.
— Вы здесь не стояли!! — раздался истошный женский вопль. — Отойдите! Виктор вытянул шею и увидел, как двое высоких парней, нагло работая локтями, втискиваются в плотно стоящую массу людей перед самой вертушкой.
Очередь колыхнулась назад.
— Ааааааааа!! — продолжала кричать женщина. — Не пропущу!! Больно!! На глазах у всей толпы завязалась короткая потасовка. Французы в голубых рубашках молча оттеснили людей назад и захлопнули металлическую дверь перед вертушкой.
— Фини! — один из них сложил руки крест-накрест, выразительно посмотрев на несчастных людей.
Очередь заволновалась.
— Как так?? Еще полтора часа должны запускать!
Полицейские, пожав плечами, с улыбкой удалились в темно-красное здание посольства.
— Ну вот, добились!! Из за вас теперь никто не попадет сегодня! Наглецы! — раздалось сразу несколько выкриков из толпы.
Молодчики, криво улыбаясь, полезли назад, протискиваясь сквозь разгоряченную массу тел.
Их пару раз ткнули в спину, но они не посмели ответить ударами, почувствовав настроение толпы.
Она готова была разорвать их на части.
Одинцов тоскливо смотрел на архитектурные выкрутасы строителей здания посольства: крыша его причудливо изгибалась, и в некоторых местах была сделана из плотного стекла.
Спустя сорок минут охранники вышли из здания и снова открыли узкие металлические ворота перед вертушкой.
И сразу за заветную ограду попало человек двадцать, очередь заметно продвинулась вперед.
Виктор теперь находился между черными стальными прутьям с острыми наконечниками и метровым металлическим заборчиком, поставленным слева как препятствие для наглых граждан.
Счастливчики, сдавшие документы на визу, пробирались через отдельный выход рядом с решеткой для машин.
Спустя полчаса полицейские вновь открыли путь к вертушке.
Виктор заволновался.
Перед ним стояли одиннадцать человек «Неужели не пройду?»
— Десять! — скомандовал старший из полицаев, и спустя полминуты перед носом Одинцова хлопнула заветная дверца.